Я молча поднялся, в большом зале, где стояли и огромные ламповые ЭВМ, и уже современные компы, люди в синих халатах суетились, бегали от одного компа к другому, а руководство ящичного института подобострастно толпилось перед моложавым мужиком с суровым раздраженным лицом, с ног до головы похожим на отставного военного.
Потихоньку я пробрался к свободному компу, вошел в базу, порылся в дистрибутивах, отыскал кое-что из драйверов, а когда удалось пробраться к тому, который завис, я с дискеты запустил снова… и комп очнулся, экран засветился невинным голубым светом: что, мол, у вас тут что-то случилось?
Наступила тишина. Ко мне подбежал мужик, я в нем узнал директора, вгляделся в меня ошалелыми глазами, в них метнулось сперва бешенство, а уж потом сменилось облегчением, и я подумал, что хоть приятелю и выпишут премию, что вовремя пустил меня посидеть за клавой, но потом снова введут пропускной режим.
А за спиной раздался голос:
– Этот исправил, что ли?
Говорил тот самый, который кадровый отставник. Директор сказал подобострастно:
– Этот, этот!.. Хороший… работник.
Военный оглядел меня с головы до ног:
– Гм… а почему не в халате?
– В стирке, – сказал я первое, что пришло в голову.
– Ах, в стирке, – протянул военный.
Он быстро оглядел замершее руководство института и, похоже, что-то понял. Но лишь усмехнулся, пошел вдоль ряда уже работающих машин. Приятель ухватил меня за руку, я дал себя утащить обратно в его каморку.
Друга трясло, пальцы прыгали, не попадая по кнопкам. Наконец в изнеможении откинулся на спинку кресла.
– Не могу!.. Сегодня я больше не работник. Всего трясет… да не от страха, от злости! Ходят всякие с выправкой, командуют, орут!.. Только и гляди, к стенке поставят. Сволочи… Скорее бы эти демократические реформы, ох скорее бы… Тогда бы мы их, всех этих коммунистов, кагэбистов, парторгов, комиссаров…
В тот день я снова столкнулся с этим военным, когда, скопировав себе на дискету пару важных драйверов, вышел из института. В десятке шагов у бровки стояла волга с включенной мигалкой. Шофер уже распахнул дверку, ждал, а военному все не давали сесть директор института и его заместитель, что-то доказывали, размахивали белыми пальчиками.
Я сразу ощутил, как взгляд военного упал на меня. Ощущение было таким, словно потянуло холодным ветерком. Я повернул и пошел было в другую сторону, но в спину хлестнул нетерпеливый оклик:
– Эй, лохматый! А поди-ка сюда…
Я, конечно, мог и дальше уйти своей дорогой, но подумал, что подставлю директора института, а с ним и моего друга, ведь сейчас мы все делаем вид, что я сотрудник этого уже рассекреченного ящика.
Директор и остальные его люди замолчали, напряглись. Военный окинул меня острым и цепким взглядом, спросил неожиданно:
– Ладно, дело прошлое, скажи, как ты определил?
Я усмехнулся, ответил:
– Да просто повезло.
– Не бреши, – сказал он доверительно. – Ты мне скажи, я все равно в ваших программистских штуках ничего не понимаю. Но что-то с тобой не то. И халата не носишь… Ты на каком-то особом положении?
Я поколебался, ответил:
– Все-таки больше везенья, чем… Словом, тут несколько суток мудохались, это я знал. Когда зашел, все потные, устатые, с красными глазами. А мне со стороны сразу видно, что тот, который самый толстый, сразу начал орать, что железо не тянет, кроватка барахлит, видеокарта с акселерашкой конфликтует, а тот, который сухой, как вобла, сразу полез искать ошибки в БИОС е. Еще двое инженериков с выправкой, те перебирали звено за звеном всю цепь в ассемблере… А это им хватило бы на полгода работы, если бы в сутках было по семьдесят часов. Эти с выправкой все такие… предсказуемые.
Он внимательно следил за моим лицом, кивнул:
– Да, что-то я такое от них слышал. Думал, что они ругаются по-китайски.
– Почему по-китайски? – удивился я.
– Да мода на китайцев, всякие кунг-фу и сунь-ху… И почему ты полез в драйвера?
– А там, судя по всему, никто не искал, – признался я. – Раз уж почти все перебрали и не нашли, значит, дело не в железе, не в глюках и конфликтах плат. Я сунулся в драйвера и… дальше сами знаете.
Он кивнул.
– Ты молодец, всем утер нос. Нет, это не везение.
– Везение, – возразил я, чувствуя некоторый холодок опасности. – Сбой мог быть еще из-за десятка причин! Я ведь отсек далеко не все.
– Но из десятка оставшихся, – сказал он, – ты все же с ходу выбрал ту, которая и подвела. Нет, что ни говори о везенье, но чутье у тебя есть, есть!.. Как у меня на людей, так у тебя – на умное железо.
Он хвалил, но у меня почему-то остался неприятный осадок. И несколько дней этот голос и прищуренные глаза преследовали, тревожили, не давали сосредоточиться.
