– Есть еще вопросы у нашего рекса.
– Кто? – спросил Фарамунд. – Кто предупредил?
Голос его был резким, как удар кнута. Префект дернулся:
– Я уже сказал… где мое золото… Что вам еще?
– Кто-то предупредил, – сказал Фарамунд. – Я чую! Вы уже ждали нас!
– Просто… часовые… Мы всегда…
Палач и без кивка рекса быстро захватил пальцы другой руки в клещи. Там еще оставались три целых. На этот раз, наловчившись, он зажал только ногти, заметив, что в этом случае префект вопит громче, чем когда просто откусываешь пальцы.
Префект всхлипнул, в горле забулькало. Послышался едва слышный хруст, палач отпустил раздавленную фалангу пальца, захватил другую.
– Убейте… – услышал Фарамунд слабый голос. – Убейте… Во имя Христа… Во имя ваших богов…
– Кто? – повторил Фарамунд. – Я чувствую, что кто-то предупредил. Я захватил не один бург, но никогда у меня не было столько потерь. Кто-то за это поплатится!.. Если не скажешь, то будешь умирать очень медленно… Эй, приведете лекаря!.. Я не хочу, чтобы он умер. Теперь он будет умирать оч-ч-ч-чень долго.
Префект простонал:
– Если скажу… дашь быструю смерть?
– Обещаю.
– Нас в самом деле… предупредили…
– Кто?
– Блестящий воин…
– Имя!
– Он не говорил…
Фарамунд сказал с угрозой:
– Ты не поверишь первому встречному. Я сам мог прислать его, чтобы ты и твои люди пару ночей провели без сна… А на третью, когда вы свалитесь с ног, я бы атаковал!
Префект прошептал:
– Да… Я потребовал дока… зательств… Он сказал, что его зовут Редьярд. Он двоюродный брат… твоей жены… Он знатен…
Фарамунд кивнул палачу. Тот быстро выхватил меч. Лезвие блеснуло тускло, послышался хрип, голова префекта упала на грудь. Кровь из разрубленного горла хлынула широкой струей.
К вечеру молодых женщин разобрали, увели, так и не позволив ни одной прикрыть наготу. Старух зарубили еще в домах, а здесь на площади проткнули копьями тех, на кого не отыскалось охотников. Фарамунд знал, что уцелевших некоторое время будут тащить за войском, а потом, подурневших и уже ничего не соображающих, не чувствующих, оставят на очередном привале. Возможно, привязанными к деревьям, чтобы лесному зверью не пришлось за ними долго бегать.
Тревор сбросил плащ на руки оруженосца. Ступеньки затрещали под его весом. Брунгильда выбежала навстречу. В огромных расширенных глазах был страх и жадное нетерпение.
– Ты его отыскал?
– Здравствуй, моя девочка, – ответил он. – Сейчас я собью пыль, чуть промочу горло… Ну, перекусить бы тоже не мешало…
– Дядя! – вскричала она. – Я послала слуг разогреть мясо и принести самый большой кувшин вина, как только услышала стук подков твоего коня! Но пока мясо греется, скажи, ты хоть отыскал его?
– Да, – сказал Тревор довольно, – хотя это было нелегко. Он и здесь двигается как молния. Но по его следу всегда поднимается молодая поросль героев!
Когда накрыли стол, он жадно ел, запивал вином, снова хватал мясо и запихивал в рот, словно голодал пятеро суток. Зубы у него сохранились хоть и чуть сточенные, но крупные, как у коня, так что мясо исчезало, как в бездне, а кости трещали, вылетали на середину стола мелкими сухими осколками.
– Дядя, – сказала она умоляюще. – Дядя!
Он вытер масляные губы тыльной стороной ладони, перевел дыхание.
– Ладно, ладно. Я сказал все. Он выслушал очень внимательно.
– И… и что ответил?
Тревор снова долго пил, вытирался, на этот раз Брунгильде почудилось, что дядя просто подбирает слова помягче.
– Он ответил, что… Брунгильда! Словом, он сказал, что если твой единственный визит на его ложе оказался таким успешным… что если ты сумела рассчитать все настолько точно, то ты наверняка рассчитала так же хорошо и остальное.
Она спросила помертвевшими губами:
– Что? Какое?.. О чем он говорит?
Тревор пожал плечами.
– Не знаю. Тебе виднее. Ты всегда была самая умненькая из всей семьи. Наверное, речь идет о твоем будущем. И о будущем твоего ребенка.
– О будущем? – переспросила она беспомощно. – Дядя, я ничего не понимаю…
Тревор сказал уважительно:
– Этот разбойник… прости, этот конунг без меры благороден и мудр. Твой отец нуждался в укреплении своего племени, Фарамунд это сделал: теперь никто не смеет угрожать нашим землям, а земледельцы пашут безбоязненно. По чести говоря, сам Фарамунд не так уж нуждался в союзе с благородным семейством. Его собственная мощь росла настолько быстро, что уже тогда никто не посмел бы назвать его человеком неблагородного рождения. Ты не хотела пускать на ложе… прости, это все знают, он не настаивал на своем праве, хотя я не знаю мужчину, который так совладал бы с собой!.. Но когда ты решила, что пора закрепиться… мудрое решение!.. как мать наследника, он сделал все, чтобы выполнить твое желание… хе- хе, прости!.. и теперь ты носишь под сердцем…
Он умолк на минутку, припав к кувшину с вином. Брунгильда сказала с нажимом:
– Ношу его сына!
– Наследника, – поправил Тревор. – Теперь твое положение как нельзя прочно. Ты получила все, что хотела. Ты получила гораздо больше, чем намеревалась получить! Помнишь, мы говорили с тобой… и прикидывали, чего ждать? Что же еще?
Она молчала, омертвев до глубины сердца. Каждое слово доброго любящего дяди вонзалось как раскаленный гвоздь. Все верно, она сама сказала тогда, что пришла только из-за наследника. Проклятая гордыня не позволила сказать правду. А правда настолько ужасна, что сама страшится произнести ее вслух, оформить в ясные нелживые слова…
И вот теперь… или тогда, умолчав, не сказав правды… хуже того – прикрывшись ложью, она не только снова отрезала путь, но и расширила пропасть новым враньем. Теперь она даже в глазах любящего дяди – холодная расчетливая тварь, что по расчету пошла замуж за идущего от победы к победе конунга, по расчету легла с ним в постель…
Сдавленный стон вырвался из сомкнутых губ. Но что дядя, он всегда поймет и простит, она для него все та же малышка, что забиралась к нему на колени и дергала за усы, но и ее муж, доблестный Фарамунд, тоже думает именно так…
Стон повторился, уже громче. Тревор взглянул с тревогой:
– Плохо себя чувствуешь? Позвать служанок?
– Не надо…
– Может, лекаря?
– Дядя, что мне делать? – вырвалось у нее. – Что делать, дядя?
В глазах щипало, комнату заволокло пеленой, словно она видела ее сквозь стену дождя. Затем запруда прорвалась, она ощутила свои мокрые щеки, а слезы покатились градом. Она не всхлипывала, как простолюдинка, не ревела, спина ровная, плечи прямые, но слезинки спешили одна за другой сверкающими жемчужинами, оставляя на щеках блестящие дорожки, капая с подбородка на грудь.
Тревор торопливо встал, привлек ее к себе. Она уткнулась ему в грудь, длинные седые усы щекотали ее
