от других колдунов.
К исходу второй недели телеги ломались настолько часто, что пришлось разбить уже не временный лагерь на сутки, а добротный, с шатрами. Вблизи отыскалось неразграбленное селение, для конунга выбрали самый просторный дом, велели двум молодым женщинами нагреть воды в большом чане и приготовить постель для важного гостя.
Фарамунд все еще раздумывая над странностями покушения, даже не заметил, как его помыли, вытерли. Женщинам велел убираться, сам рухнул на ложе, глаза в потолок, но едва скрипнула дверь, подхватился как ужаленный, меч до половины выдернул из ножен.
– Кто?
Через порог ступил, сутулясь, грузный человек. Когда распрямился, Фарамунд с трудом узнал Тревора. Старый воин постарел, осунулся, глаза ввалились, а седые волосы поредели, торчали жидкими кустиками.
– Случилось что? – ахнул Фарамунд. – Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть!.. Или восхотелось самому искупать меч в римской крови?
Он обхватил Тревора, обнял, но тот почему-то высвободился, сел на лавку. Глаза Фарамунда погасли, вспомнил, что Редьярд был ему троюродным или еще каким-то племянником.
А Тревор тяжело опустился за стол, вздохнул. Плечи поднялись и опали. Несколько мгновений он не мог говорить. Пугливо вошла молодая девушка, перед Тревором появились пузатый кувшин и два кубка. Она бросала робкие взгляды на грозного конунга, для которого она предназначена на ночь, иначе бы ее уже пропустили через руки всех воинов в селении.
– Промочи горло, – посоветовал Фарамунд. – Раньше ты любил это вино. Или не это, но все равно – любил это дело.
Тревор довольно равнодушно налил себе в кубок, отхлебнул, тут же отставил. Глаза его не отрывались от столешницы.
– Рекс, – сказал он глухо. – Мне очень не хотелось ехать… Ты сам понимаешь… но у меня есть еще и племянница.
Фарамунд ощутил толчок тревоги.
– Что-то стряслось? – выпалил он. – Что с Брунгильдой?
Тревор удивленно вскинул брови.
– Ты ее еще помнишь?.. Прости… Она просит… Нет, она настойчиво требует, чтобы ты обязательно прибыл к ней.
Фарамунд кивнул:
– Хорошо. Через пару месяцев… от силы через три, я выйду на берег реки, тем самым обеспечу себе все земли по эту сторону. И после чего приеду. Мои военачальники без меня с охраной справятся.
Тревор сказал несчастным голосом:
– Конунг, она настаивает, чтобы ты прибыл немедленно. Понимаешь, она настаивает. Не спеши отвечать! Ты же знаешь, она ждет ребенка. Повитухи заметили, что у нее живот клином! В один голос говорят, что нас всех ждет мальчик! Крепкий здоровый мальчик, которому расширять мечом пределы твоих владений до… я уже не знаю! Он должен появиться через месяц. Если я задержусь в дороге, то могу уже увидеть ее с младенцем на руках!..
Фарамунд заколебался. За окном послышался конский топот, кто-то выругался, звякнуло железо. Фарамунд покачал головой:
– Не могу. А что все-таки случилось? Разве она в чем-то нуждается?
Тревор отвел глаза, пальцы его застыли на кубке. Вид у него был самый несчастный.
– Рекс… если бы я не знал ее раньше… я бы сказал…
– Что?
– …что она нуждается в тебе.
На миг перед внутренним взором Фарамунда мелькнуло бледное лицо Брунгильды, ее гордо вскинутые скулы, гордый взгляд. В выжженной душе шевельнулось нечто вроде сочувствия, но тут же встало во всей яркости прекрасное лицо Лютеции, ее звездные глаза.
– У нее есть все, – ответил он упрямо. Он сам чувствовал, что в его голосе недостает твердости, но что-то злое, мохнатое, несправедливое шевелилось неспокойно, царапало душу, и он, чувствуя неправоту, повторил громче: – У нее есть все.
Тревор отодвинул кубок, поднял голову. Их взгляды встретились.
– Как скажешь, рекс…
Фарамунд выкрикнул зло:
– Хочешь сказать, что я не прав?
– Не прав, рекс, – сказал Тревор прямо.
– Да что ты знаешь… – прорычал Фарамунд, голос задрожал и упал до шепота. Он ощутил, что в глазах снова защипало, а горькие слезы начали наполнять плотины. – Что ты можешь знать… Пусть рожает, ее сына объявлю наследником всех земель. Он примет титул рекса…
– А ты, рекс?
– А мне он нужен? Я для своего племени и так рекс. А он станет рексом и для остальных правителей стран и государств.
Он видел, что Тревор чувствует глубокую тоску в его голосе. Оба некоторое время избегали смотреть друг другу в глаза, наконец Тревор вздохнул:
– Надо быть мужчиной, рекс… и в этом.
– А я кто?
– Ребенок.
– Почему? – прорычал он.
– Прячешься от жизни, – ответил Тревор просто. – Мы все любим Лютецию. А она, там, из своего христианского рая смотрит на нас, и что же, она радуется твоим мучениям? Разве она не желает счастья тебе… и своей сестре? В конце концов, это у нее появится племянник!
Тоска стиснула горло Фарамунда. Он едва смог прошептать, слезы подступили и душили за горло:
– Это мог быть ее сын.
Тревор поднялся, взглянул на дверь. В глазах сочувствие странно смешивалось с осуждением:
– Рекс, жизнь идет! Время лечит любые раны. А если не лечит, то это уже не раны, а язвы.
Глава 37
Тревор уехал в тот же день. Даже не захотел переночевать. Сказал, что успеет доехать до небольшого селения на той стороне реки. Фарамунд с тяжестью в груди проводил его до выхода из дома, вернулся, допил вино. Тяжесть не исчезла, стало горько.
За окном быстро темнело. Высыпали звезды, все еще непривычно яркие, огромные. Пахнуло свежим хлебом.
В ночи послышался долгий протяжный вой. Фарамунд медленно повернул голову в сторону леса. Волк воет на луну, все привычно, но почему воет… не так? Когда его отряд запевает дружную песнь, сразу заметно, кто сорвал голос или болен: за столом ли поют или сидя на конях, а здесь хоть не люди, а весь мир отдался лунной песне: деревья, травы, звезды, лесные звери… но этот волк… он не поет…
Он подает сигнал!
По телу прокатилась волна страха. Мышцы напряглись, очарование ночи слетело, как исчезает утренний сон, когда с разогретого тела грубо срывают теплое одеяло.
Кончики пальцев пробежали по поясу, проверяя: на месте ли рукоять ножа. Настолько привык к его тяжести, что перестал замечать, но сейчас от шероховатой рукояти по телу разлилось ободряющее тепло…
Вой повторился, уже ближе. Фарамунд отступил в тень, прислушался к звукам в доме. Внизу глухо звякнуло, словно женщина уронила половник, в трех шагах невидимый в тени Рикигур сопел и шумно зевал. Заскрипело, это он чешется, словно водит точильным камнем по лезвию меча.
Послышался шумный вздох. Фарамунд прислушался, чересчур тихо. Все так же, прижимаясь к стене и избегая лунного света, пробрался к закутку. Под сапог попалось что-то выпуклое, глаза с трудом рассмотрели щит. Рикигур крепко спал, привалившись к стене. Нижняя челюсть отвисла, голову закинул, в
