– Лютичи, бодричи, костичи… Они же своими жизнями купят нам время! Триста лет будут их уничтожать? За это время можно наточить мечи и оседлать коней даже при нашей славянской лени!
А Рудый встрепенулся, сказал тревожно:
– Постой, мы же в дне пути до Новгорода? Неужто враг подойдет так близко?
– Отшвырнут, – сказал Олег странным голосом, его глаза смотрели поверх голов, поверх дороги. – Отобьют охоту на… семьсот лет!.. Сыны Рудольфа снова пойдут на эти земли через семьсот лет… а твои потомки, потомки Асмунда и Рудого… отшвырнут их еще раз. Уже навеки.
Они долго ехали молча, каждый погруженный в свои думы. Гульча держалась рядом с Олегом. Всякий раз, когда он поднимал голову, встречал ее вопрошающий взгляд. Она словно порывалась сказать что-то, но, едва заглядывал ей в глаза, поспешно отворачивалась. Щеки ее побледнели, она тревожно посматривала по сторонам.
Когда подъехали к речке, встретили у моста двух оседланных коней. Копья и мечи в ножнах торчали из чехлов. Двое гридней под строгим надзором росса приколачивали перила. Один шагнул навстречу, поднял руку:
– Стой! Я не спрашиваю, кто и откуда. Новгород – вольный город, но пеню за проезд через мост уплатить надо.
Олег полез в заметно похудевший кошель, достал последнюю золотую монету, спросил:
– Как дороги? Нам нужно успеть в Новгород до вечера!
Страж сунул монету в карман на груди, махнул рукой:
– Дороги впереди ладные. Мы следим! Пеню берем не Гостомыслу, как речет дурачье, а на ремонт моста. Только в Новгороде опять буча.
– Ну, на то он и Новгород.
– На этот раз хуже, – буркнул страж. Он увидел живейшее внимание на лицах странников, оживился. – Город разваливается! Уже не два веча собираются по обе стороны Волхова, как завсегда, а пять. А у нас, ежели знаете Новгород, и с двумя кончалось кровью. Дерутся не только на мосту через Волхов, а уже по всему городу. Гостомысл доживает последние дни, за место посадника бьются насмерть Святотык и Володур, на днях прибавился еще и Гнусак… Денег сыплет без счета – откуда черпает? – народ к себе сманивает. Его уже бы выбрали, но больно открыто чужую веру выставляет напоказ. Не то у обров перенял, не то у хазар аль еще где… Но ежели чужим богам кланяешься, то как можешь править нами? Коли его изберут, что возможно, всех приучит кланяться чужому богу.
Олег сказал значительно:
– Нам желательно бы знать, кто побеждает. Торговать лучше с сильнейшими. Правда, у слабейшего можно скупить по дешевке…
– Побеждает Гнусак, – ответил страж зло. – Денег у него куры не клюют. А Новгород – торговый град, монета в почете. Сегодня там бурлит, созвали всеобщее вече, городской сбор. К вечеру все решится.
– Спасибо, добрый человек, – поблагодарил Олег.
Они проехали через мост, дорога поднималась вверх. Впереди постепенно выступала из-за леса огромная темная гора. Рудый нетерпеливо вертелся в седле:
– Давно не был в Новгороде! Люблю этот Рим с его уличными драками, вече по любому пустяку, ссоры, подкупы, хитрости!
Асмунд смотрел с укором:
– Как ты можешь? Там беда.
– В Новгороде всегда беда. Зато единственный город, где мужики могут драться, обсуждая женитьбу Карла Великого, пункты торгового договора со свейским королем… Не один на один – такое в любом городе, а половина города на другую половину! Люблю Новгород!
Щеки княгини чуть порозовели, когда услышала о близком конце страшной дороги. Она спросила, указав пальчиком:
– Вон с того места уже видно Новгород, верно?
– А что это за гора? – спросил Асмунд с неудовольствием.
– Черная, – воскликнул Рудый. – Черная гора! Когда я в прошлый раз уди… гм… покидал Новгород, она выручила. Я поехал, как всегда, налево, а дурни погнали коней направо – ведь за правое дело стоит Черная гора, заслоняет город, а то бы мы все уже видели золотые купола двух христианских храмов, минарет бахметского бога и крышу святилища кельтского бога Тарана… А вон поднимается дым над требищем славянских богов! Считай, мы уже в Новгороде!
Асмунд хмыкнул, сказал раздраженно:
– Ежели так мешает, что даже дороги протоптали в обход, то взяли бы да срыли!
Рудый покосился на пещерника, как никогда усталого, погруженного в тяжелые думы, так не похожего на остальных, что веселели на глазах.
– Здесь на тыщу лет работы! Вот ежели бы святой пещерник пошевелил пальцами… аль пошептал… или бровью повел с неудовольствием.
Все с удивлением и беспокойством посматривали на Олега. Тот ехал невеселый, часто вздрагивал. Лицо его осунулось, глаза ввалились и угрюмо поблескивали из-под нависших бровей. Гульча держалась рядом с вовсе несчастным видом, не поднимая глаз от земли.
Усталые кони затрусили чаще. Понурые морды изредка поднимались, дорога огибала Черную гору. Новгород уже начал выдвигаться краем: огромный, яркий, сверкающий, многолюдный…
Они ехали вдоль обрывистой скалы с ровным срезом. Темный камень блестел – ни дождь, ни снег, ни
