Молодой голос сказал из полутьмы:
– А я слыхал, что свет идет не сам по себе, а от солнца!
Кощунник сердито сдвинул мохнатые брови, возразил сердито:
– Долго спишь, не видишь белого света самого по себе! Встань затемно, выйди на околицу. Увидишь, как светает на виднокрае, как отступает злая тьма, как победно надвигается белый свет, как славят его звери и птахи, как просыпаются пчелки, бегают мураши… Работать начинаем при белом свете, скотину гоним на выпас, в поле выходим! А солнце появляется много погодя, на готовенькое.
– Глупое оно аль ленивое?
Кощунник сердито блеснул глазами:
– Старших чтит! Не то что нынешняя молодежь! Не забегает поперед белого света, ибо Род сотворил солнце много позже!
Задорный голос пристыженно умолк. Кощунник ударил по струнам, заговорил с подъемом:
– Стал Род творить небо и землю, солнце и звезды, сотворил луну и зверей, реки и горы, моря и степи. На третий день сел отдохнуть. Не все понравилось, что сотворил, и он стал думать, что делать дальше.
Неподалеку от Олега парень сказал вполголоса молодой девке:
– Сперва натворил, потом задумался! Если бог так делал, то чего от меня батя требует…
Девка отвечала с сочувствием:
– Ну и мир сотворил! Славко, ты бы сделал лучше…
Кощунник услышал, сверкнул очами, но сказал примирительно:
– Род был один, никто не мешал. Даже боги не всемогущи: что сделано, уже не сотворят несделанным. Поправляй, улучшай, но уничтожить нельзя. Призадумался Род и родил себе в помощь Белобога и Чернобога…
– Мужик? – ахнул кто-то.
На дурня цыкнули, кощунник продолжил:
– Взялись населять мир зверьми, птицами, рыбами, гадами и насекомыми…
– Насекомых пошто? – спросил кто-то, затем послышался звучный шлепок. – Насосался, упырь! Лягухам от них радость, так мы и без лягух бы обошлись…
Кощунник сказал с язвительной насмешкой:
– Не для человека мир творился! Боги творили просто так, потому много всякой дряни. Это уже потом, когда колоды веков прошли, а мир не менялся, прискучило все хуже горькой редьки. Тогда престарелый Род слетел с Мирового дерева, где сидел в личине сокола, и сотворил на удивление богам невиданного зверя – человека. То был самый лютый зверь, самый подлый и хитрый, но зато и самый слабый. Не дал ему Род ни когтей, ни клыков, ни плавников, ни крыльев – зато дал каплю своей крови!
Старец оглядел замеревшие в ожидании лица. В ночном воздухе поплыл печально-торжественный звук туго натянутых струн.
– Человек может прожить жизнь, не зная о частичке бога в себе… Но может и раздуть ее в бушующее пламя, как случилось с тремя древними героями, которые однажды вышли из дремучего Леса в мир. Раньше жили по-звериному, копали корни, били зверей камнями и палками…
Олег увидел Гульчу – вышла на ночное крыльцо, постояла, всматриваясь в темень. Могучий голос кощунника и пестрая кучка молодежи привлекли ее внимание, она быстро сбежала по ступенькам.
Кощунник говорил с подъемом:
– Звали этих героев: Таргитай, Мрак и…
Гульча была близко, Олег протянул руку из темноты, внезапно схватил ее за плечо. Она дернулась, испуганно ойкнула. Олег обнял ее за плечи, сказал прямо в ухо:
– Случилось что?
– Нет, просто тебя искала, – ответила она, прижимаясь к нему и одновременно вытягивая шею к старцу. Тот вещал с вдохновенным блеском в глазах:
– Таргитай лучше всех играл на свирели, Мрак был лучшим стрелком, а…
Олег сказал Гульче на самое ухо, она даже отпрянула от неожиданности:
– Тогда пойдем ужинать и спать. Впереди трудный путь.
Гульча сказала с неудовольствием:
– Но я хочу послушать легенды местных племен!
– Твое право, – ответил Олег невозмутимо. – Тогда я поеду один.
Гульча сверкнула глазами, в них отражались уже не звезды, а все звездное небо. Олег обрадовался, что она остается, но Гульча поспешно повернулась, взбежала по ступеням, опередив пещерника.
Корчма была просторная, хотя старая, даже древняя, с низким закопченным потолком. Старые балки просели, выпячивались, как худые ребра старой лошади. Деревянный пол вдоль стен был вымощен булыжником в два ряда, в двух очагах взревывало косматое пламя, огороженное валунами. Три пары сапог стояли близ огня, от сырых голенищ валил пар.
Столов было два десятка, но лишь за одним сидели трое угрюмолицых мужчин, между собой почти не разговаривали. На вошедших Олега и Гульчу уставились недобрыми, красными глазами. Пальцы на руке
