Олег покосился на посадника. Лицо у него было несчастное, явно хотел истолковать иначе, не получилось – прибег к последней попытке, рассказал на пиру, вдруг да кто-то повернет по-другому. Но как сговорились, талдычат одно и то же: дети Умилы будут в Новгороде, станут защитниками, укрывая от дождей, грозы, одаряя плодами…
– Быть по сему, – ответил Гостомысл с тяжким вздохом. – Только не знаю, как это случится. Я думаю, сон говорит лишь о возможности, а не о неизбежности. Рядом со мной сидит пещерник, который видит грядущее. Так вот их у него столько, сколько в лавке Спидмана штанов разных фасонов. Какое выберешь, такое и будет. Да и то еще не наверняка, ибо покупку по дороге могут отнять или украсть. Умилу ведь у меня умыкнул тать Рюрик, завез на остров Буян, держит в заточении. Сюда ему дорожка заказана!
Он сел, уставился в цветную скатерть. Справа старый русич легонько толкнул его в плечо, сказал с укоризной:
– Полно тебе, Гостомысл!.. Когда Рюрик вышиб из города варягов, ты сам величал его героем. Цепь золотую на шею надел! Когда отогнал ятвагов и рассеял их дружины, он тоже был для тебя умелым воителем. А когда без твоего благословения взял спелую девку, сразу – разбойник, тать!
Разговор за столом медленно возобновился, говорили теперь о вещих снах и видениях, вспоминали случаи. К Олегу обратился древний старец – старому хрычу возжелалось душеспасительной беседы, – заговорил с умилением о чудесах, предзнаменованиях, о милости богов, а сам весь трясся, слюни летели в тарелку. Олег извинился, мол, перепил с непривычки, встал и под стеночкой пробрался ближе к выходу. Между лопаток чувствовал пытливый взгляд посадника, но взгляд – еще не нож.
На дальнем краю стола, где сидели менее знатные, говорили об оружии, конях, воинских походах. И разговаривали проще, без учтивого величания.
– Сколько войска могут выставить варяги на этот раз? – выспрашивал молодой боярин. У него слегка дергалось красивое правильное лицо, от скулы шел глубокий рубец, прячась в негустую русую бородку.
– Больше, чем изгнали, – уныло ответствовал крупный заматерелый мужик с вытаращенными, как у рака, глазами, багроволицый, с толстым перебитым носом. Он ел быстро, кости трещали на крупных зубах. – А ведь едва-едва вышибли из города!.. Треть наших положили. Как справиться?
– С варягами можно сговориться, – перебил боярина слева костистый длиннорукий мужик с белой бородой и жесткими глазами. – Откупиться мира для! Пять тысяч гривен – и в город не войдут, поворотят обратно. А вот меря злобой пышет. Ей не монеты надобны – наши животы!
Когда отяжелели от еды, а питье едва не выплескивалось из ушей, один из знатных бояр поднялся, что-то прокричал, его не услышали за общим гвалтом, он вытащил огромный нож, ударил несколько раз по серебряному кубку. Зазвенело, на тонкой чеканке остались вмятины, царапины. Несколько голов нехотя повернулись к боярину, но тут же занялись своими разговорами. Боярин грохнул тяжелым кулаком по столу, посуда подпрыгнула, вино расплескалось по скатерти.
– Слушайте все! – заорал боярин. Лицо его стало красным от гнева. – Мы пили за здоровье Гостомысла, желали счастья его древу, пили за его знаменитого пращура – посадника Атвинду, пили за героя земли новгородской Буривоя – отца Гостомысла, но не пили еще за Отечество!.. Только у нас, ильменских словен, возможно такое непотребие. Два ляха сойдутся – тут же пьют за Отчизну, а три – уже льют слезы о Великой Ляхетии… А мы же, мы!.. Лучшие люди клали головы, а мы все черт-те о чем!.. Предлагаю наполнить кубки и чары, встать… и взглянуть, какая свинья села своим поганым задом на мою бобровую шапку, которую я оставил где-то на лавке!
Гости, что уже стояли с кубками в руках, начали смущенно оглядываться. Зазвенели кубки, вино полилось на одежды, на пол. Гостомысл встал, за спинами гостей прошел к Олегу, сказал горько:
– Новгород!.. Даже говоря об Отчизне, каждый блюдет свой карман. Весь народ перевели в торгаши!
– Всякие города нужны, – сказал Олег. – А сон-то был вещий?
Гостомысл остро взглянул из-под насупленных бровей:
– Нам-то что?.. Рюрик далеко.
– Его можно призвать, – напомнил Олег. – Новгород сейчас без князя, а Рюрик бивал варягов! Его знают те и эти. И меря поутихнет, ярая слава Рюрика далеко простерла соколиные крылья.
Они прохаживались взад-вперед в соседней палате. Некоторые гости, покинув стол, тоже шушукались кучками, остальные пировали по-прежнему, холопы носились со всех ног, таскали сладкое.
Гостомысл сказал внезапно:
– Вон к нам направляется Прибыслав, у него нюх на все новое. На днях его жена сбежала с хлопцем, который служил у него приказчиком.
Прибыслав, осанистый мужик с разбойничьими глазами и серьгой в левом ухе с крупным диамантом, поклонился еще издали:
– Гостомысл, что будем делать с твоим сном?
– Счaстье тебе, Прибыслав, – ответил Гостомысл с достоинством. – Слышал я, женка твоя сбежала с приказчиком?
– Не жалко, как раз собирался его увольнять. Ты лучше скажи, будешь Рюрика звать на княжение аль нет? Твой сон ведет к тому!
Гостомысл бросил на Олега многозначительный взгляд, и тот невольно восхитился купчиной, который так молниеносно выстроил цепь причин и следствий.
– Не знаю, – ответил Гостомысл с напускным равнодушием. – А что?
– Да вроде бы нам чужаки ни к чему, – сказал Прибыслав сердито. – Набегут всякие! С ними же совсем не будет жизни честным людям!
– Так то честным… Тебе-то что?
Прибыслав оскалил желтые зубы, однако сказал уже более мирно:
