Протиснулся, понес измученное тело по темным переходам. Не задержали, и то спасибо. Дескать, не в покои рвется, а изнутри… Куда занесло дуболомов, которые в муравейнике ни уха ни рыла?
Он пробежал бы мимо, если бы не возбужденные муравьи. Они суетились перед темной нишей, кидались в нее, исчезая в непроглядной тьме.
– Дмитрий, Саша! – прохрипел Енисеев сорванным голосом.
Из темноты донесся искаженный вопль, в котором Енисеев едва узнал голос Дмитрия:
– Енисеев?.. Не подходи близко!
– Что случилось? – заорал Енисеев.
– Эти взбесились… Нападают! – послышался сдавленный крик. – Едва отбиваемся.
– Выпрыгивайте! – скомандовал Енисеев. – Как можно дальше!
– Куда?
– Прямо перед собой! – заорал Енисеев. – Быстрее, пока их мало!
Муравьи бросились на штурм. В этот же момент из темноты выметнулся, как огромная летучая мышь, Дмитрий. Глаза у него были выпучены, он прижимал к себе неподвижную Сашу, у которой не осталось ни кровинки в лице.
Они упали на муравья, который только что подбежал, мобилизованный запахом местной тревоги. Муравей крутнулся, еще не зная, хватать или не хватать. Енисеев успел вклиниться, погладил разиню по усикам:
– Быстрее, вон в тот тоннель…
Дмитрий метнулся, задев Сашей о стену. Посыпались камешки вперемешку с трухой. Енисеев оставил муравья, прыгнул следом.
Саша свисала с плеча Дмитрия, беспомощная, как дохлая рыба. Глаза ее были закрыты. Левая рука по самое плечо в темной поблескивающей пленке крови.
– Что случилось? – крикнул Енисеев им в спины.
– Эти зверюги набросились без повода! – ответил Дмитрий на бегу.
– Муравьи не люди, без повода не нападут!
Дмитрий исчез за поворотом, когда Енисеев догнал, уловил обрывок оправдательной речи:
– …нарушили какое-нибудь табу? Задели религиозные чувства или нечаянно плюнули на их святыню? Помню, как-то раз в Кабуле… Нет, это было в Ливане…
Саша застонала, попробовала шевельнуться. Дмитрий замолк, осторожно взял ее в руки, понес, прижимая к груди.
– Поди разберись, – буркнул он. – С людьми не всегда поймешь, а это муравьи!
– Золотые слова, – сказал Енисеев с чувством. – Раньше бы вспомнил! Что с Фетисовой?
Дмитрий опустил Сашу. Она лежала бледная, на груди темнела сухая корочка крови. На плече ранка еще сочилась, кровь вздувалась темными шариками, затем растекалась тончайшей темной пленкой.
Саша открыла глаза. Голова перекатилась из стороны в сторону, шея казалась совсем тонкой, беспомощной.
– Плечо малость повредила, – сказала она едва слышно. – А так все терпимо.
Дмитрий хлопнул себя ладонями по бедрам, взревел:
– Терпимо? Он же тебя ел! Самым натуральным образом. Я твою руку у него из желудка выдернул… Вся изгрызенная, посмотри!
Он подхватил Сашу, та воспротивилась, попробовала идти сама. Там, в Большом Мире, сил вряд ли хватило бы, но здесь пошла, пошла. Погони не было, муравьи про них уже забыли, и Саша часто останавливалась, только не для отдыха, как предположил было Енисеев, а, зверски перекосив лицо, сама вправляла себе суставы, безжалостно ощупывала раны.
Когда выбежали из муравейника на яркий свет, Дмитрий остановился, щурясь от нещадного солнца, спросил со вздохом:
– Теперь вместо наших муравьев будут бегать чужие?
Саша мазнула взглядом по его опечаленному лицу, попробовала утешить:
– Это будет не скоро, Енисеев же говорил…
Енисеев заколебался, говорить – не говорить, в каком случае ущерба меньше? Во всем теле сухость, в желудке растекся нехороший жар, а в висках начали стучать маленькие злобные молоточки.
– Ну… не будут.
– Ты же сам сказал, – начал Дмитрий удивленно.
Его взгляд зацепился за шпагу Енисеева. В зазубринах блестела слизь, рыжел прилипший клочок хитина.
Дмитрий оглядел Енисеева с ног до головы, словно впервые увидел. В глазах героя-испытателя было безмерное удивление. Вдруг взгляд его потух, он сказал неожиданно рассудительно:
– Впрочем, мы тоже… Кто дал мне право вмешиваться? Или тебе, Саша? Вдруг правы именно рыжие? Вдруг они отстаивали исконные свои земли, которые временно оккупировали черные?
