Он шел, уставившись перед собой невидящими глазами, губы шевелились. Светлана закусила губы, те начали дрожать, а зрение помутилось от слез. Похоже, он все еще выговаривает ее имя!
Над башнями крепости взвился сноп искр. С верхушки башни ударил другой луч, лиловый. Мрак шел и в лиловом свете, губы его шептали ее имя.
Светлана остановившимися глазами смотрела, как башня постепенно вырастает, как навстречу Мраку выплыло оранжевое облако, охватило его целиком. Все еще шел, волочил ноги, пошатывался, опирался на суковатую палку.
За сотню саженей от башни из-под земли, прямо из-под ног, выметнулся зеленый огонь. Мрак даже не ускорил шаг, и пламя осталось позади. А когда подошел к воротам, из боковой дверцы выскочили стражи, схватили, повалили, истоптали ногами, связали и утащили по земле.
Последнее, что видела Светлана, были спины могучих стражей. Дверь захлопнулась, на каменных плитах двора остались пятна крови. Затем двор стал стремительно уменьшаться, появилась фигурка человека с луком в руках. Он поспешно доставал стрелу из тулы, целился вверх.
Светлана без сил уронила руки. Волхв молчал, не двигался, стараясь быть невидимым и неслышимым. За спиной Светланы прозвенел горестный вскрик Кузи. Девочка заревела, Светлана слышала, как простучали ее детские башмаки, громко хлопнула дверь. Светлана поспешно набросила на зеркало покрывало.
Из коридора донесся мягкий укоряющий голос воеводы. Шаги удалились и стихли.
– Теперь он безумен? – спросила Светлана тихо.
Волхв старался не встречаться с нею взглядом.
– Тцаревна… Он уже был безумен. Колдуны не могли навредить больше.
– А что с ним теперь?
Волхв пожал плечами:
– Им нужны сильные работники. Поднимать мосты, защитные решетки, поворачивать тайные стены… Там будут кормить, будет в тепле, у него теперь защита от холода и снега. А к тяжелой работе привычен.
Движением руки она отпустила его, а сама, оставшись в одиночестве, вытерла злые слезы, выпрямилась. В очистившемся зеркале отразилась очень красивая молодая женщина с чуть припухшими веками и распухшим покрасневшим кончиком носа. Глаза все еще блестели влажным.
Когда в ее покои пришел Иваш, она уже была строгой и чуточку надменной, глаза смотрели ясно. Бледные щеки чуть подрумянила.
– Опять за ним смотрела? – спросил он с порога.
– Он все еще страдает, – ответила она мертво.
– Лесной человек, – заметил он с сочувствием. – Они там слишком просты. Он не понимает, что ты – царская дочь. Ладно, пойдешь на встречу послов от тцаря Артании?
– Нет.
– Надо бы, – предостерег он. – Додон пьет, послов уже принимает Кажан, а то и вовсе Руцкарь… Опомниться не успеем, как они и тцарством завладеют! Додон хоть родной дядя!
Она молчала. Иваш встревожился: раньше тцаревна всегда пробуждалась, когда речь заходила о тцарстве, но жизнь в детинце научила многому – хлопнул в ладоши, в двери гурьбой повалили гусляры, скоморохи, ряженые девки с бубнами. Привели даже медведя на цепи, худого, с вытертой шерстью, покорные глаза закисли и слезились.
Иваш снова хлопнул в ладоши. Девки грянули в бубны, поплыли в хороводе. Светлана тут же поморщилась от визгливых голосов, усердно громких, кивком отправила за дверь. А гусляры, уже изготовившись, разом опустили пальцы на струны. Песню завели веселую, но вскоре даже без подсказки Иваша, только посматривая на тцаревну, незаметно перешли на песнь походную, суровую и печальную, любимую в народе, но почти незнаемую во дворце.
Светлана слушала, и вдруг без всякой причины перед глазами встала сгорбленная фигура, бредущая по горной дороге. И злой ветер треплет черные, как вороново крыло, волосы, ливень хлещет, бьет градом…
Песняры по ее жесту замолкли, лишь кобзарь еще некоторое время влюбленно перебирал струны, пока не вздрогнул от внезапно наступившей тишины.
– А? Что?
– Отдыхайте, – велела Светлана сдавленным голосом. Она чувствовала на себе удивленные и непонимающие взоры, в раздражении повторила: – Все свободны.
В комнате повисла напряженная тишина, как перед грозой. Песняры вскочили и, спеша и толкаясь, выскочили в коридор. Светлана замедленными движениями сняла с шеи драгоценное ожерелье. Иваш едва дышал, смотрел выпученными глазами.
– Тцаревна… что-то случилось?
– Да.
Она бросила его на пол. Жемчужная нитка лопнула, жемчужины раскатились по полу. Она пошла следом, наступила на ближайшую каблуком. Жемчужина с хрустом лопнула, рассыпалась в пыль. Иваш ахнул. Светлана со злым наслаждением давила драгоценные бусины, а когда остались только мелкие осколки, подошла к клетке с жар-птицей.
– Тцаревна! – воскликнул Иваш в панике. – Вспомни, сколько радости она тебе принесла… и приносит! И как сладко поет.
– Я не хочу радости, – ответила она мертвым голосом, – когда ему… очень нерадостно.
