На зов приблизился высокий крепкий воин, смелое лицо, шрам через бровь, преданность во взоре.
– Что прикажешь, тцар-батюшка?
– Прикажу, – протянул тцар, он быстро окинул воина придирчивым взором. – Все выполнишь?
– Все! – сказал воин твердо. – Хоть из окна вниз головой. Я клятву давал.
– Тогда вытащи из ножен меч, – проговорил Додон зловеще, – тяни, тяни! Вот так… А теперь ступай вон туда и отруби вон тому голову!
Воин с мечом в руке с готовностью повернулся, сделал шаг, остановился, медленно обернул к тцарю разом побледневшее лицо:
– Так это же… преступник?
– Верно, – подтвердил тцар. – Отруби ему голову.
– Не могу, – прошептал воин.
Вокруг настала мертвая тишина. Додон спросил зловеще:
– Почему?
– Я воин… Я клялся защищать тебя в бою, проливать кровь на полях сражений. Но мой меч – не топор палача! Это благородный меч.
Кто-то ахнул. Додон предложил неожиданно:
– Тогда возьми топор. Авось себе руки рубить не станешь?
– Не стану, – согласился воин. Он прямо взглянул в грозные глаза тцаря. – Но я шел на воинскую службу, а не на палаческую. Уволь, но топор палача в руки не возьму.
В тишине Додон вскрикнул с такой яростью, что сорвался на визг:
– Тогда… тогда я тебя положу рядом с ним! И вместо одной головы две скатятся.
Воин сказал негромко:
– Что ж, как скажешь. Лучше быть жертвой, чем палачом. Да и к тому же… умереть рядом с праведником – завидная доля!
К тцарю приблизился постельничий. Рассвирепевший Додон брызгал слюной, орал, едва не бросался на воина с кулаками, наконец постельничий приблизил губы к царскому уху:
– Погляди, что с народом творится!.. Это опасно. Отложи казнь на завтра. Я сейчас пошлю гонца в Артанию. К ночи, меняя коней, сюда прибудет их палач. Он-то и отрубит Мраку голову. С удовольствием и за бесплатно!
Додон умолк, израсходовал запас ярости, а не успел заорать снова, как другой боярин шепнул на левое ухо:
– К тому же можно будет казнить не при народе.
– А как это? – спросил Додон тупо. – Всегда преступников казнили прилюдно. И чтоб другим неповадно было. И развлечение какое-то надо простому народу…
– Это не развлечение. Посмотри на них!
– Эй, стража! – вскрикнул Додон.
Но боярин настойчиво шепнул:
– Казнишь сегодня ночью. Прямо в подземной тюрьме. Никто и не узнает.
Однако уже в полдень его снова повели к выходу. На этот раз вытащили на задний двор, где обычно резали скот. Высокие стены отгораживали от мира, людей на этот раз не было, только дюжина стражей. По их хмурым лицам Мрак понял, что наконец в самом деле настал его смертный час.
Солнце едва поднялось, воздух был морозный, в нем звенели невидимые глазу крохотные льдинки. Через каменный забор склонялись голые ветви деревьев. Листья усеивали двор, желтые, оранжевые и вовсе пурпурные, словно окрашенные кровью.
Мрак вышел на середину двора, и тут тяжелый грохот заставил повернуть голову. Из соседнего подвала шел, сильно припадая на правую ногу и повесив голову, непомерно широкий в плечах человек, на голове которого среди отрастающих волос ясно выделялась длинная прядь.
– Гонта, – выдохнул Мрак.
Гонта шел, стиснув зубы, тяжело гремел цепями. У него, как и у Мрака, были стянуты цепями руки за спиной, а к ногам прикована наковальня. Он тащил ее, загребая землю, на камнях она грохотала, высекала мелкие искры.
Тцар уже сидел в окружении советников и воевод. И хотя уже не было Рогдая, Руцкаря, Голика, не было постельничих, но место близ тцаря пусто не бывает: льстили и гнулись, едва ли не до подошв. Остальные скамьи были пустыми, и в этой пустоте Мраку почудилось что-то обрекающее на гибель всю Куявию.
– Гонта, – повторил Мрак громче.
Гонта вскинул голову, глаза были неверящими. Распухшее от побоев лицо обезобразили ожоги, ноздри вырваны напрочь, а на лбу ему выжгли огромное тавро, которым клеймят скот. Правая часть спины была в засохшей крови.
– Мрак?.. Мрак, – прошептал он, и Мрак с болью увидел, что передние зубы красавца вожака разбойников выбиты, из десен течет кровь. – Довелось свидеться…
– Потерпи чуть, – сказал Мрак тихо. – Скоро свидимся снова. И уже не расстанемся.
