Ковакко отступил за спины, Олег видел только осторожные движения рук. По коже прокатилась холодная волна, волосы встали дыбом, кожа вздулась пупырышками, словно голым стоял на холодном ветру. Еще один колдун сдвинулся в сторону, губы шевелились, а на висках подрагивали, быстро наливаясь кровью, синие жилки.
В кресле задвигался Боровик, пошаркал ногами, скрипом и шевелением привлекая внимание на себя, сказал хмуро:
– Да, ты силен, если сумел так смести горы Автанбора, а затем пройти Стальные Стены могучего Сладоцвета. Кстати, как тебе это удалось?
Вопрос задан неспроста, чтобы польстить ему, дать похвастать своей мощью, редкий мужчина откажется, и все же он поймал себя на том, что попал в эту сладкую ловушку, хоть и знает, что попал.
– Стальные Стены? Какие Стальные Стены?
– Когда шел через Выжженную Долину, – прогудел Боровик. – Ты не мог не заметить. Ни один колдун не в состоянии пройти. Даже ни один из нас.
– Гм…
– Потому что Сладоцвет единственный, кто умеет ставить такие Стены!
Олег собрал морщинки на лбу:
– Там были ваши Стены?.. Нет там больше никаких Стен. Ни стальных, ни деревянных. Даже собачьей будки нет.
Их лица были непонимающими, Боровик спросил осторожно:
– Сладоцвет их ставил, это точно…
– Я не знаю, что там было, – ответил Олег как можно беспечнее, но в груди наливалось тяжелым и горячим, словно туда залили расплавленное олово, – но я знаю, что там сейчас… Стальные Стены, говорите?.. В моей деревне плетни крепче. Вас и сейчас заботит, как бы меня вбить в землю да снова в свою жалкую жизнишку! Как вы, которым дано так много, можете жить как все?
Сладоцвет, самый недалекий из всех, сказал с достоинством:
– Но мы не живем как все!.. Мы живем… кто в удивительной башне, кто на самых высоких горах… Мы вкушаем особые яства, у нас слуги… зачастую вовсе не люди…
Боровик отвел взор, Россоха поморщился, а Олег гаркнул так яростно, что под сводами загремело, вспыхнул короткий злой свет, длинная молния с шипением вонзилась под ноги и дрожала, как причудливое дерево, рассыпая шипящие искры.
– Это не как все?
– Но мы…
Он заорал, его трясло от ярости, губы прыгали, а зубы стучали, как у голодного волка при виде молоденького ягненка:
– Слушайте меня вы… ленивые толстые твари! Вы, по своей тупости, вежливость и нежелание спорить принимаете за слабость, но здесь вы ошиблись!.. Вы меня разозлили, твари!.. Да-да, твари, а не могучие чародеи, если живете как твари, таскаете в свои гнезда, как вороны, блестящие камешки, если, как кроты, забиваетесь в свои норы или, подобно летучим мышам, прячетесь в высоких башнях, дабы не видеть света!.. Если вас, как тварей, больше волнует ваше положение в стае, а не… я не знаю, как это выразить, но если нам, чародеям, больше дано, то с нас больше и спрашивается!.. Если умнее остального стада, то должны вести это стадо на лучшие пастбища, а не довольствоваться тем, что в состоянии каждого козла забодать и забрать его коров или кобылиц!
Его бросало то в жар, то в холод, не сразу понял, что это не чародеи, спохватившись, пытаются заморозить или сжечь. В глазах помутилось, заволокло красным. Он скрипнул зубами, и в ответ раздались испуганные крики.
Сквозь красную пелену он увидел человеческие фигуры, что распластались на каменном полу. Воздух был настолько горяч, что у него затрещали волосы. Стены накалялись на глазах, стали темно-вишневыми, пурпурными. Колдуны кричали в страхе, на Боровике загорелась одежда, а Сладоцвет катался по полу, объятый пламенем.
С трудом заставил застыть мышцы, жар тут же сменился холодом.
– Сдержи свой гнев! – прокричал чей-то голос. – Мы ведь не пытаемся тебе что-то сделать…
Он заорал, его трясло, он чувствовал, как надуваются жилы на шее, а от прилива горячей крови череп затрещал. От ярости слетели запоры, и небесная магия вливалась в его дрожащее тело, грозя разорвать его в клочья. Глаза застлало красным, казалось, что он, прижавшись лбом, смотрит через стекло, по которому стекают потоки крови.
Колдуны отшатнулись, он был страшен. Боровик что-то пролепетал, выставил дрожащие руки, но воспользоваться заклятиями не посмел, уже видел страшную мощь этого дикого человека из Леса.
– Не пытаетесь? – гаркнул Олег. – Ты хоть одного человека сделал счастливым? Это я говорю, которому двадцать весен и который доселе чтил старших!.. Но ты не старший, ты вообще не человек, а тварь ненасытная, жадная и тупая! Как ты мог, дожив до семидесяти… или не знаю, скольких лет, все еще тлеть, как простой селянин, которому ничего не надо, как только нажраться, поиметь жену соседа, а другому плюнуть в суп?
Колдуны вжимались глубже в кресла, опускали глаза, ежились, но он видел с болью и яростью, что все равно его крик и горечь не пробиваются, они думают если не о том, как сокрушить, то хотя бы как оправдаться, выкрутиться, чтобы снова вернуться к своей простенькой жизни, так как другой не знают и знать не хотят.
Беркут, который легче других переносил его ярость, вытер со лба тыльной стороной ладони капли пота.
– Ну ты и зверь!.. Откуда у тебя, столь юного, такая мощь? Мы никогда ни о чем подобном даже не слыхивали!
