Есть «естественное чувство» различения хорошего и плохого, работающее отнюдь не по УК, так есть и «естественное чувство» различения справедливого и несправедливого, работающее тоже своеобразно. Справедливость воспринимается им как этакая гладкая равномерность, когда «везде примерно одно и то же» в смысле «хорошего» и «плохого». И что-то очень хорошее, торчащее и выделяющееся над равномерно плохим, кажется таким же оскорблением, как и грязная дыра посреди всеобщего благолепия. И даже хуже.
Автоматическая оценка «справедливости наблюдаемого мира» исходит из неосознаваемого предположения, что все наблюдаемое является единым целым и как-то связано между собой. Все зависит от всего, каждое явление как-то соотносится со всеми остальными.
То есть: если везде хорошо, а в одном месте плохо, то это одно место воспринимается не нейтрально, а либо как опасность и угроза (это гнездо, откуда плохое расползется, и везде будет плохо), либо как жертва (везде хорошо, потому что здесь плохо). Точно так же что-то явно хорошее (добротное, здоровое, сильное) на фоне общей нищеты, немочи и развала воспринимается опять же не нейтрально (ну, вот все развалилось, а тут как новенькое, ну и что?), а либо как образец и пример для всех («и везде так будет, и на Марсе будут яблони цвести»), либо (чаще) как какое-то зло, сосущее соки из окружающего мира («им хорошо, потому что нам плохо»). Сияние богатых хором на фоне нищей деревни воспринимается (не умом, а где-то на дне сознания) однозначно: вот он, упырь, насосался и пьет соки. Из нас. И даже если умом понятно, что совсем даже не из нас, в голове все равно крутится: «ишь ты… ему хорошо, потому что нам плохо… клещ… упырь… все соки выпил». И желание избавиться от опасной нечисти, паука, раздувшегося от выпитой кровушки, растет.
Белое пятно на грязно-сером фоне, таким образом, воспринимается либо как «светлый прорыв в тучах», либо как крокодил, который солнце в небе проглотил. И тут же возникает желание крокодила прикончить.
Порядок и благолепие могут быть не всеобщими. Нет никакой необходимости пытаться за один присест осчастливить всю территорию Российской Федерации, назвав ее жителей скифами. Но явленное благо должно быть целостным и ограничиваться какими-то естественными границами. Теория «малых хороших дел» здесь не работает. Надо чинить весь забор, а не заменять по штакетинке. Надо класть асфальт на всю дорогу, а не на одну полосу.
— В скифскости все должно быть красивым, — сказал он вслух. — Все!.. Сразу. Чтобы ни у кого не возникало желания нагадить. Чтобы это сразу вызывало… шок. Чтоб ни у кого ни рука не поднималась, ни язык не поворачивался…
Он вздрогнул, огромный Тор появился неслышно. Положил на стол огромный бутерброд, велел:
— Сожри. А то щеки запали… Был хомяк, а стал какой-то суслик. Ты прав, но мы эти моральные… имперакливы сразу подкрепим и другими доводами. Понятными всем.
Он любовно погладил толстые желтые мозоли на костяшках огромного кулака. На поясе у него висела кобура для пистолета. Пока — пустая.
— Императивы, — поправил Крылов.
— Какая разница, — отмахнулся Тор. — Главное, что добро должно быть с кулаками. Ты там в Уголовном кодексе предусмотри, чтобы мелкие статьи не поглощались большими, а суммировались! Если, скажем, ворюга совершил двенадцать краж, то… если за каждую по году тюрьмы, то в целом это выходило бы двенадцать лет. Побольше, чем сейчас за убийство.
Крылов поморщился:
— Погоди, до всего руки дойдут. Наша Россия… их Россия… тьфу, эта страна и этот народ, в котором мы возрождаемся, сейчас в такой яме, что, куда бы ни дернулись, все равно дорога только наверх, из ямы.
В кабинет осторожно заглянул Бабай-ага, посмотрел по сторонам, убедился, что, кроме хозяина кабинета, только Тор, вошел как-то бочком, сказал негромко:
— Не дело тебя сейчас отрывать от высоких дум… а ты мыслишь явно только о Высоком, но там пришли какие-то из Управления нежилой собственностью. Говорят, что нас выселяют…
Крылов насторожился. Сперва только насторожился, хотя предчувствие большой беды захолодило внутренности.
— За что?
— Неверно заполнили бумаги.
— И что же сказали только сейчас?
Бабай-ага пожал плечами:
— Кто знает. Это ж чиновники. Возможно, выжидали удобный момент.
Тор напряг грудь и вздул могучие бицепсы:
— Может быть, разбираться лучше поехать мне?
— Нет, — ответил Крылов, он вылез из-за стола, потер ладонями лицо, — поеду я.
Бабай-ага испугался:
— Ты что? На тебя сейчас вся страна смотрит!
Крылов покачал головой, Бабай-ага растерянно смотрел, как их кандидат направился к двери.
С порога Крылов обернулся. Бабай-ага с сочувствием видел его бледное исхудавшее лицо.
— Меня всего трясет, — признался Крылов. — Сидеть и ждать… у меня нервы горят. Отвлекусь хоть…
Глава 11
Шофер с готовностью выскочил, открыл перед ним дверь черного «мерса» с затемненными стеклами. Крылову даже показалось, что проделал даже с большей поспешностью, чем раньше.
Машина сорвалась с места, Крылов в зеркало заднего обзора видел, как еще две машины, такие же угрожающе темные, массивные, но быстрые, тут же помчались следом.
Сейчас он даже не успел выползти из уютного сиденья самостоятельно: шофер ухитрился выскочить раньше и распахнул дверцу.
— Спасибо, — кивнул Крылов. — Жди, я долго не пробуду.
На здании та же вывеска, но теперь вдоль стены стоят хмурые неразговорчивые люди. На Крылова уставились с подозрением. Друг за другом вплотную, несмотря на жаркий день, потные, уже раздраженные. Если это очередь, мелькнуло в голове Крылова, то какие они будут, когда доберутся на второй этаж?
Он вдвинулся в раскрытую дверь боком. Люди и здесь друг за другом плотно, как и на лестнице, затем голова очереди свернула в коридор. Сам коридор Крылов не узнал: раньше широкий, самосвал бы проехал, убери стулья, сейчас сузился вдвое, а стулья исчезли вовсе. Люди в один ряд, воздух тяжелый, спертый, пахнущий нездоровым потом.
Возле уже знакомой двери двое старух, на Крылова уставились с подозрительной яростью. Одна сразу сказала громко:
— Очередь!.. Все в очередь!
Вторая добавила громче, под одобрительный ропот очереди:
— Никаких блатных!.. Совести у вас нету!.. Мы все тут старые, больные стоим!
Крылов сказал торопливо:
— Простите, пожалуйста!.. Я только на минутку.
Он поспешно открыл дверь, шагнул и захлопнул за собой, как ножом отрезав жалобно-возмущенные крики.
Легкие поспешно сделали могучий вдох: воздух здесь чистый, прохладный, напоенный запахами моря и хвои. Сам кабинет волшебно преобразился: втрое просторнее, отделан темным деревом, паркетный пол, везде пахнет евроремонтом.
Прежний обшарпанный стол уступил место роскошно-деловому: из темного ореха, зеленое сукно, в правом углу обязательный комп, по отсвету на стекле Крылов понял, что там крутится шарик скринсэйвера, но комп самый дорогой, мощный, с наворотами и прибамбасами, абсолютно ненужными для работников
