Томас вскрикнул, жилы на лбу, на шее, по всему телу страшно вздулись. Несколько мгновений слышно было надсадное сопение палача, он налегал на ворот все сильнее, изо всех сил, но рычаг не поддавался. Крупные капли пота побежали по лицу, он напрягся так же, как и Томас, жилы вздулись толстые, как морские канаты.
Пан Кичинский несколько мгновений смотрел, глаза полезли на лоб. Вскочил с проклятием, ухватился за ворот, вдвоем налегли всем весом.
Послышался треск. Жилы лопались одна за другой, сухо, как будто бы пастух звучно бил кнутом, загоняя скот на дорогу в село. Палач и пан Кичинский повалились на пол, барахтались, орали и ругались.
Кичинский вскочил первым, безумным взором обвел дыбу и растянутого пленного рыцаря. Могучая грудь англа вздымалась часто, словно освобожденная от тяжести. Лицо все еще было багровым, крупные капли пота стекали, оставляя мокрые дорожки. В глазах все еще было недоверие.
Палач, стоя на коленях, заголосил жалобным плачущим голосом:
– Я ж говорил, менять надо жилы и ремни!.. Исхудились, истерлись!.. Какого слизняка растянуть – милое дело, а для этих быков надо новенькое, неизношенное!..
Кичинский плюнул, резко повернулся и пошел вверх по ступенькам. Уже от двери повернулся, бросил резко:
– Я пойду посмотрю с башни, нет ли за этими двумя хвостов. Когда вернусь, чтоб все было готово! Даже если у него вместо жил стальная тетива для арбалетов, чтобы они рвались, как паутина!
Дверь за ним захлопнулась, двое стражей остались на ступеньках. Их глаза следили за каждым движением скованных цепями пленников. Палач суетливо развязывал узлы, скрепляющие части дыбы, торопился, обламывал ногти, ругался, срезал их ножом. Новые ремни нашлись тут же, он спешно менял истертые, потел от страха, выпученными глазами оглядывался на закрытую дверь.
Томас следил за палачом налитыми кровью глазами. Калика не двигался. То ли заснул, то ли мыслил о высоком, то ли полагал, что его очередь придет не скоро.
– Сэр калика, – сказал Томас замученным голосом, – а ты… в самом деле не иудей?
Олег очнулся, пробурчал:
– Теперь уже я сам в этом не уверен.
– Вот-вот! Этот зверь обладает таким даром убеждения, что я уже сам засомневался. А что, как я могу проверить, были или нет в моем роду иудеи? Скажем, поколений пять тому?
– Не можешь, – подтвердил Олег. – Это только сами иудеи наверняка скажут, не замутила ли их чистопородную линию кровь какого-нибудь англа или же, упаси боже, сакса. Они все грамотные, им религия велит, а вот ты, который пальцев на руке не сочтешь, не сможешь.
– Тогда я, выходит, не иудей?
– Не чистокровный. Но пану Кичинскому все одно, одна капля в тебе их крови или ведро.
– Гм, он оскорбляет всех неевреев, придавая такое значение одной их капле. Может быть, он сам иудей?
– Скажи ему, – предложил Олег.
Томас подергался в цепях:
– Сэр калика, я ж не сомневаюсь в твоей храбрости. Я думаю, ты захочешь это доказать, сказав ему в глаза самому.
– Зачем доказывать, – удивился калика, – если ты не сомневаешься?
Палач закончил затягивать последний узел, когда дверь с грохотом распахнулась. Кичинский явился в сопровождении мрачных молодых стражей. Они были в черном, угрюмые и злые. Оружием обвешались с головы до ног, чтобы за версту было видно, что они молодые и не шибко опытные. «Если их захватить, – подумал Томас невольно, – целый отряд можно вооружить, еще и останется».
Глядя с удовлетворением, как разжигают огонь в жаровне, пан Кичинский сам перемешал угли. Его лицо, освещенное снизу багровым светом, выглядело не просто жестоким, а мордой дикого зверя.
– Сейчас вы мне все расскажете, – пообещал он зловеще, – будете рассказывать наперебой… Будете умолять выслушать…
Томас с усилием повернул голову:
– Сэр калика… Какой сегодня день?
– Понедельник, а что?
– О Господи… Тяжко начинается неделя.
– Ерунда, – прохрипел Олег. – Все наши несчастья начались с того дня, когда ты, дурень, взял с собой эту женщину…
– Сэр калика… Христианин должен прощать своих врагов.
– Ну разве что зарубив сперва.
– Я не смог бы зарубить женщину, даже так подло предавшую нас.
– Еще бы, – сказал Олег саркастически. – С такими лиловыми глазами и таким странным именем!
Палач подошел к пленникам с расплавленным железом. Пан Кичинский, насторожившись, спросил:
– С каким таким странным?
– Тварь с лиловыми глазами. Ее звали Яра, я хотел бы, чтобы она и тебе встретилась!
