взашей. Теперь тот корчмарь ищет тех, кто вечерял.
– Точно, жид, – решил пан Кичинский. – Кто, как не жид, за грош удавится, умирать не станет, только бы со своих должников получить?
Калика пробурчал равнодушно:
– Но, думаю, дело дохлое. Они и сами, наверное, не помнят, кто должен был платить. А тот, кто должен, знает и не признается.
– Потому что жиды, – заявил пан Кичинский. – Разве человек благородного происхождения откажется платить по счету? Хоть зуботычиной, но отдаст. Даже больше, чем должен. А это точно жиды. Жид у жида копейку украл, а весь мир об этом должен помнить! Что за нация?
– Удивительная, – согласился калика. Про себя подумал, что пан Кичинский еще удивительнее. Клянет христианство, как придуманное иудеями лишь для того, чтобы закабалить весь мир, а сам выстроил роскошную церковь при замке, всех гоняет к попу на исповедь, крестится и бормочет: «Славен наш Бог в Израиле». Что за каша в голове?
Томасу наскучила дискуссия о далеких и непонятных вещах. Он за спиной князя наклонился к уху Яры:
– А где ты была, когда мы искали тебя у твоего Ночного Филина? Ох как искали, как искали…
Он мечтательно вскинул глаза к своду, губы зашевелились. Руки сошлись на невидимом, словно пальцы отжимали, выкручивая, мокрую рубашку.
Яра сказала деловито:
– Я поехала в соседнюю деревню, чтобы там купить хороших коней. И вообще приготовить все к дальней дороге. Я была уверена, что нам все это понадобится через день-два… Только вы ушли еще раньше.
Томас бросил косой взгляд:
– А если бы мы не выбрались из каменоломни?
Глаза Яры распахнулись, как две лесные поляны, заросшие цветущим клевером.
– А чего бы вы там сидели?.. Сэр Томас, для тебя оттуда выбраться, что хрюкнуть в свое удовольствие.
Томас вспомнил, чего стоило выбраться из каменоломни, ощутил, как по коже побежали холодные кусачие мурашки размером с майских жуков.
– Да, конечно, – подтвердил он дрогнувшим голосом, – мы нахрюкались вволю. До сих пор по ночам хрюкается.
Глава 4
Томас не знал замка в Британии, где бы не появлялись менестрели. Их длинные носы чуяли, где можно поживиться, туда и тянулись. Просто скитались с одинаковыми песнями всюду, а самые умелые знали, чем угодить владетельному сеньору.
Томас не удивился вовсе, что в разгар пира, когда первый голод и жажду все утолили, ели и пили дальше неспешно, вели степенные беседы, появился менестрель. Правда, здесь его звали сказителем и былинником, хотя кое-кто называл по старинке кощунником.
Разговоры умолкли, Томас понял, что кощунника знали, чтили. Церковь запрещала кощуны, а само кощунство в устах церковников стало бранным словом, но не только темный народ с неохотой расставался с родной верой, даже князья и бояре хмурились, когда приходилось кланяться чужому иудейскому богу и его воинству.
– Поклон тебе, старец, – сказал Кичинский почтительно.
Кощунник не был стариком, на взгляд Томаса скорее уставшим и разочарованным разбойником, который сменил меч на лиру, ну, на эту доску с натянутыми тетивами. Как он будет на ней играть?
Гости подсаживались ближе, окружали сказителя. Томас старался держаться с иронической отстраненностью, он-де из просвещенной Британии, но старец запел о временах столь отдаленных, что сердце Томаса сжималось помимо воли, а разум отказывался вмещать дела странные и непонятные современному рыцарю, лишенному старых предрассудков.
Сказитель, мерно ударяя по струнам, пел о славных временах царя Таргитая, когда на землю пали с небес золотые вещи: орало, чаша и ярмо. Три сына было у Таргитая: Колоксай, Липоксай и Арпоксай, но золотые вещи вспыхивали жарким пламенем, когда их пытались взять в руки. Лишь младший брат, Колоксай, сумел взять их. Таргитай этот знак богов понял, передал ему власть. С тех времен народ принял орало и начал пахать землю, а дотоле только путешествовал и воевал…
Томас пробурчал недоверчиво:
– Так в один день и стал из кочевника земледельцем?
Кичинский услышал, сказал шепотом:
– Пахали и раньше, только их было мало, считались юродивыми… А когда с неба рухнули эти вещи, то был знак, чтобы весь народ принял новых богов.
– Понятно, – сказал Томас. – Это как сейчас, да? Христиан у вас много, но вся страна ею еще не стала?
Калика слушал, хмурился, шумно хлебал вино. Кичинский наконец заметил, спросил любезно:
– Разве не так?
– Не так.
– Гм… А как было?
