– Как всегда, когда приходит новая вера. Плач и стон стоял по всей Руси… Впрочем, она тогда не звалась еще Русью. Почему не сказать правду, что не бывает так, чтобы весь народ взял да отказался от родной веры, с ходу взял чужую?.. Разве не с огнем и мечом вошла вера Христова на Русь, не залила кровью земли, сожгла села и веси, а волхвов старой веры распяли на воротах их храмов?.. Так и тогда, пятнадцать столетий тому, стон стоял и плач, когда отец расставался с сыном, мать с дочерью, братья с сестрами и друг с другом!.. Сколько народу ушло с Арпоксаем, чтобы сохранить старую веру, сохранить души своих предков!
– А куда ушли? – спросил Томас.
Калика взглянул остро, как ножом кольнул.
– Удивишься, когда узнаешь. Они шли через нынешнюю Нормандию, добрались до моря, перешли на северную землю, срубили города и веси… Эти земли назвали Оловянными островами, там много олова. Когда научились добавлять в печь, стали первыми ковать бронзовые мечи… Еще не понял, о каких землях я говорю?
– Догадываюсь, – сказал Томас осевшим голосом.
– Другие ушли на юг, их стали называть «парфянами», что значит «изгнанники». Много новых народов образовалось из тех, кто ушел. Вот так больше всего крови и людей потеряли без всяких битв, поражений или побед. Всего лишь принимали новую веру!
Кичинский уже не слушал кощунника. Его глаза подозрительно обшаривали калику с головы до ног.
– Постой, постой! Что-то ты больно много хулишь нашу исконную православную веру!
– Исконную?
– Ну да. Нашу русскую веру. За веру, князя и отечество!
– А Христос тут при чем? – спросил Олег ехидно. – Он же был иудеем. Самым настоящим.
– У меня другие сведения, – сказал Кичинский с неудовольствием. – Он был скифом! Разве не знаете, что когда-то скифы захватили всю Малую Азию и вдобавок всякие другие страны? До Египта дошли, но фараон Псамметих вышел навстречу с богатыми дарами, откупился. Но в Палестине скифы правили двадцать девять лет! Всех баб под себя гребли, свои города поставили, там жили где отдельно от иудеев, а где и вперемешку. Так вот Иисус именно оттуда родом. Из Назарета! Сам город скифы ставили, на заре это было, вот потому так и назвали. Жителей Галилеи, это где скифы Назарет срубили, никогда в Иудее настоящими иудеями не считали. Христос так от этого страдал, что придумал такую веру, чтобы сравнять с настоящими иудеями. Он так и сказал: «Нет ни эллина, ни иудея». Разве иудей так мог бы сказать? Так мог сказать только тот, кого в иудеи не пускали, а как проще всего вскарабкаться к тем, кто сидит высоко? Правильно, стащить их за ноги к себе в гря… ну, в равноправие. Это учение всем понравилось, потому что без трудов и мук сразу становишься вровень не только с избранными иудеями, но даже с королями, императорами!.. Мол, все рабы Божьи…
Томас смолчал, такое вольное объяснение происхождения Великого Учения коробило. Впрочем, он не был силен в религиозных диспутах, потому наполнил кубок снова, осушил, прислушался к ощущениям.
– Словно огненный шар провалился в желудок!.. Но силы только прибавилось. И голова еще яснее, чем раньше.
– Нравится?
– Не то слово. Я в восторге.
– У нас особые земли, – сказал Кичинский довольно. – Исконные славянские. И травы здесь особые, лечебные. Волхвы-травники сюда изо всех земель съезжались, собирали то мох, то чагу, то болотные листья. Здесь, если верить старикам, когда-то целые луга были под одолень-травой, а в лесах на каждой поляне росла разрыв-трава… Были травы, что заживляли такие раны, от которых умирали сразу, да так заживляли, что человек был еще моложе и краше, чем до болезни. Увы, многих трав уже нет, перевелись, но кое-что сохранилось. Умельцы на этих травах вина да наливки настаивают… Эй, Хома! Скажи, откуда эта наливка?
Один из челяди, немолодой степенный старик, поклонился:
– Не вели казнить… но это наливка, настойка… из моего сада.
– За что казнить? – удивился Кичинский. – Что, твоя настойка хуже заморской?
– Знамо, лучше, – согласился челядник. – На грань-траве настояна, через кору гроно-дерева пропущена! Другой такой на белом свете нет.
Кичинский победно расправил плечи:
– Слыхали?
Челядник поклонился снова:
– Этой зимой настойки будет больше. Черного коня наконец поймали.
Кичинский чуть не подпрыгнул, с горящими глазами потер ладони.
– Ну-ну!.. Чего сразу не сказал? Как это случилось?
– Все знали, – объяснил челядник, – что трава у нас особая, но на беду знали и наши вороги. И даже чудо-юды всякие! Как ты знаешь, княже, повадился в наши луга огромный черный конь. Говорят, он вышел из моря, но другие клялись, что своими глазами видели, как явился прямо из ночи как ее сын. Да и сам он черен, как ночь, глаза блестят, как звезды, во лбу месяц блестит, а грива и хвост развеваются по ветру, как волны. Никто не мог подступиться даже близко, ибо он был огромен и лют, рвал зубами и бил копытами, оставляя искалеченных и убитых, а когда на него мужики выходили всем селом, убегал, сразу исчезая с глаз… Говорят, он скачет ниже облака ходячего, но выше леса стоячего.
Все слушали внимательно, даже чавкать перестали. Только калика буркнул скучающе:
– Везде одно и то же… Там Геракл ходил воровать яблоки, здесь черный конь… Скоро их будут мыши таскать. Ну и чем кончилось?
Челядник всплеснул руками:
