– Ты?
– Какой ты невежа, – мягко укорил калика. – Это вместо здравствуй?
Илья ответил, нахмурившись:
– На заставе богатырской вежеству не учат. Я не просиживал задницу на пирах Владимира!
– И я не просиживал, – ответил Олег негромко.
Он поднял мешок, отряхнул:
– Ну, сэр Томас? Поехали дальше?
Затрещали кусты – Яра вела под уздцы коней. Лицо ее было надменное, без тени прежнего испуга.
Разбойник под коленом богатыря уже едва шевелил конечностями. Багровая рожа вот-вот лопнет, глаза вылезали на лоб.
– Эй… ты кто?.. Из настоящих? Замолвил бы словечко перед этим зверем. Он, когда трезвый, мил человек, но вчера, видать, ему два туза выпало…
– Замолчи, волчья сыть!
– Грубый ты, Илюша, – сказал разбойник печально. – И коня, и такого замечательного человека, как я, кличешь одинаково. У тебя других слов нету, да?
Томас ступил в стремя, зло покосился на русского богатыря. В самом деле, разве можно и подлого разбойника, и благородного коня звать одинаково?
Олег был уже в седле. Обернулся:
– Быстро ты из Царьграда. Как там?
– Долго ли умеючи, – буркнул Илья Муромец.
– Умеючи – долго, – возразил Олег с насмешкой.
Томас не понял, почему богатырь засопел и зыркнул зло, явно где-то попал впросак на глазах калики, но разбойник сказал с обидой:
– Ты иди себе, иди! Мы с Илюшей поссоримся, мы и помиримся!.. Правда, Илюшенька? А то ходют тут всякие, а потом вещи пропадают.
Внезапно глаза Олега изумленно расширились. Томас поспешно оглянулся. Из-за дерева появилась Яра в блестящем доспехе, в шлеме, с легкой саблей и кинжалом на поясе, за плечами виднелся лук в дорогом чехле. Еще и оглядывалась сожалеюще: на дереве оружия оставалось на добрую дружину.
Богатырь тяжело поднялся, вернулся к чудовищному жеребцу. Разбойник тащился следом, в чем-то убеждал. Богатырь огрызался коротко и зло. Увидев в просвете между ветками отъезжающих путников, разбойник заорал:
– Эй, калика!.. А ты хто?.. Ты, случаем, не из нашей породы? Не из старых?
«Сопляк, – подумал Олег брезгливо. – Увидел бы ты настоящих старых, портки бы пришлось менять».
Кони осторожно ступали через покрытые мхом валежины. Калика был по обыкновению задумчив, с женщиной Томас разговаривать не желал: курица не птица, сиди и сопи в тряпочку, куда конь с копытом, туда и рак с клешней, то да се, еще подумает, что они равны. Наконец не утерпел:
– Святой калика!
– Ну?
– Мне почему-то кажется, – сказал Томас осторожно, – что не в первый раз они схлестываются.
Олег усмехнулся, смолчал. Томас смотрел подозрительно:
– Что?
– Да случай вспомнил…
– Про Муромца?
– И его свистуна…
– Расскажи!
– Ну разве чтобы дорогу скрасить. Как-то идет Муромец по лесу, глядь – этот Соловей-разбойник распластался на дороге. Побитый весь, скула сворочена, сопли кровавые… Двух слов связать не может, губы, как оладьи, распухли. «Какой же Ирод тебя так!» – возопил Муромец жалостливо. Подобрал побыстрее, уложил в тени под деревом, перевязал ушибы, травы целебные приложил… Поесть принес. Пожелал выздоравливать, пошел себе. Глядь, раненый Змей лежит. Крыло сломано, челюсть сворочена, еле дышит. Заохал Муромец, подобрал Змея, отнес к дубу, где Соловей-разбойник. Перевязал раны и Змею, накормил, напоил… Когда ушел наконец, Змей и говорит Соловью со вздохом: «Добрый наш Илюшка, когда трезвый. А как выпьет, то сразу: не так свистишь, не так летаешь…»
Томас захохотал чисто и звонко. Даже слезы выступили. Олег смотрел с удовольствием. А Яра морщилась, сказала неприязненно:
– Чего зря зубы скалить?.. Дураку видно, разбойник не ждал просто проходящих. Его посадили прямо у нас на дороге.
– Нас ждал, – согласился Олег. – Правда, мы сами перли, как в корчму.
Томас сказал с неудовольствием:
– Но кто?.. Разве мы не перебили хребет зверю? И как подоспел этот богатырь земли вашей? Не послал
