– Если бы меня пороли вы, я бы терпела.
Он надеялся, что в ее голосе будет больше от шутки, но ее голос звучал очень серьезно. Их глаза встретились. Наступила долгая неловкая пауза. Кусок мяса застыл в его руке, а челюсти двигались все медленнее, пока не застыли, как вмороженные в лед.
Она смотрела на него неотрывно, в ее глазах был немой вопрос. «Я сама буду приносить тебе плеть, – говорили ее глаза, – если ты захочешь меня выпороть, только не гони». Она же ребенок, напомнил он себе. Ей двенадцать лет, она еще в куклы играет! Первые воспоминания детства о том, как огромный великан врывается в ее страшный мир, повергает злых чудищ, что обижают ее, а также ее маму и папу, поднимает ее высоко-высоко в воздух, даже дух захватывает, а в ушах гремит его громоподобный голос… Не напомнить бы ей, что он держал ее на руках совсем голенькой, даже пообещал ей жениться, раз уж застал в таком порочащем виде…
Неизвестно, что произошло бы, если бы кирасир не вскрикнул внезапно:
– Мадемуазель, бегите немедленно! Похоже, сюда направляется комендант.
Оля заколебалась, кирасир сбежал вниз, грохоча сапогами, ухватил ее за руку и поспешно вытащил наверх. Лязгнула дверь, загремели засовы. Некоторое время было тихо, затем чуткое ухо Александра уловило приближающиеся шаги.
Он ждал, но шаги лишь на мгновение замерли возле его двери, затем человек прошел мимо. Засядько снова лег, приготовился заснуть. Закрыв глаза, он восстановил сцену, когда этот солнечный ребенок спустился в этот каменный подвал, как лучились серые глаза, как протягивала ему поднос с едой в стремлении как-то позаботиться, накормить и как звучал ее нежный, еще детский голос.
Так и ушел в светлый чистый сон: улыбаясь счастливо, дышал спокойно, жесткие черты лица разгладились… Но едва что-то шелохнулось рядом, как он уже был на коленях, а цепкие пальцы как железным капканом ухватили что-то мягкое.
– Кто?.. Что?
В его руках хрипел и задыхался тщедушный человек. Пальцы Засядько сжимали ему горло. Он расслабил хватку, несчастный прохрипел:
– Я… друг…
Засядько отпустил, сел на ложе. Сознание прояснилось. Он был в той же темнице, но теперь в правом углу зияла черная дыра. Плита была отодвинута, оттуда несло могильным холодом.
Человек наконец высвободился из его рук, усиленно потирал покрасневшую шею. Был он в потертом камзоле, в старых туфлях со старомодными пряжками, а голову покрывал парик, какие еще носило старшее поколение.
– Ну и пальцы у вас…
Засядько вслушался в акцент, спросил на немецком:
– Кто вы?
– О, – обрадовался человек в камзоле, – вы владеете… Позвольте представиться, статский советник герр Бюлов, фон Бюлов. Мы узнали, что вы в плену… А так как русские войска пришли освободителями…
Засядько оглянулся на яму:
– Тайный ход?
– Он самый, – кивнул фон Бюлов. – Это старинный рыцарский замок Гогенцоллернов, отсюда ход выводит за пределы замка… Меня прислали помочь вам бежать!
Засядько с любопытством всматривался в лицо статского советника. Глаза мудрые, усталые, понимающие, в них видны участие и забота.
– Сейчас явятся с едой, – предупредил он. – Я не хотел бы, чтобы вас застали здесь.
Фон Бюлов кивнул:
– Опасаетесь погони? Хорошо, вы правы. У них в самом деле подошло время ужина. Хотя французы все ленивые и непунктуальные, но время ужина соблюдают. Пожалуй, это единственное, что они соблюдают. Я вернусь через час.
Он неторопливо спустился в яму. Как Засядько заметил, там мелькнули руки, помогли немолодому советнику. Засядько тщательно уложил плиту на место, покрутил головой, засмеялся. Добрые дела не остаются безнаказанными!
Ужин ему, несмотря на угрозу де Артаньяка, все же принесли. Точно в час, когда обедал гарнизон. И именно то, что ели солдаты гарнизона. По всем воинским законам цивилизованных стран пленникам обязаны были давать то же самое, что и солдатам.
Кирасиры сочувствующе смотрели на русского офицера. Он был мужественно красив, держался весело и раскованно, шутил по-французски, смеялся, хвалил французскую кухню, хотя и ел как-то без большой охоты, словно бы с натугой. По их лицам уже понял, что все знают, как ему бросалась на шею юная девушка, но об этом молчал, только хитро улыбался.
Вскоре, когда они ушли, забрав пустую посуду, плита поднялась снова. На этот раз вслед за фон Бюловом вылез молодой парень в простой деревенской одежде. Лицо его было глуповато-доброе. Бюлов называл его Гансом, и Засядько сразу увидел, что парень абсолютно честен, доверяться ему можно во всем.
– Теперь вас хватятся только под утро, – сказал Бюлов, голос его прерывался. Лицо раскраснелось, дышал тяжело. – Не в моем возрасте лазить по этим ходам…
Засядько развел руками:
– Дело в том, что я не могу покинуть это место.
– Почему? – вскрикнул Бюлов.
