Он подвинул к себе поднос, сбросил салфетки. Дичь была приготовлена на славу, жареная корочка лопалась от распирающего ее сочного мяса. Он разорвал ее пополам и, обжигаясь, начал с аппетитом есть, предоставив ей наблюдать с интересом. Ребенок, напомнил себе, любопытный ребенок. Герой из детских снов попал в плен, брошен в темный каземат. Как не прийти на помощь?
– Я узнала, – сказала она важно, – вы не пленник. Вы явились сами!
– Разочарована? – спросил он с набитым ртом.
Она вздохнула:
– Еще как. Я надеялась, что буду спасать вас, Александр Дмитриевич.
Он отмахнулся:
—Неблагодарное дело. Не занимайся.
– Почему?
– Хлопотно. Спасешь меня, а потом?
Она кивнула, ее глаза смеялись:
– Да, я вспоминаю рассказ бабушки о плененной принцессе… Которую спасает принц, а потом на ней женится.
Он покосился на открытую дверь. Оба кирасира стояли на фоне темнеющего к вечеру неба. Вряд ли слышат каждое слово, но за пленником следят, тут промаху не дадут.
Он продолжал разрывать руками мясо, ел быстро, жадно, с удовольствием. Ее глаза дважды скользнули по его волосатой груди, белая рубашка по привычке была распахнута почти до пояса, а мундир он снял и положил под голову. На ее щеках выступил румянец.
Она искоса посматривала на чеканные черты его лица, суровые и четкие, словно выкованные из меди. В этом человеке было намного большее, чем спаситель ее и родителей. Он был красив как демон, но она видела в нем сгусток воли, и в ее внутреннем зрении он казался ей похожим на обнаженный клинок. Даже здесь, в каземате, он был опасен. Вряд ли его удержали бы эти стены, если он сам не пожелал остаться здесь! В нем чувствовались сила и натиск, звериная мощь и нечеловеческая живучесть.
Невероятная выживаемость, которая сохранила его в бесчисленных битвах, оставила его в том же теле, в каком он и начинал службу. Он остался все так же молод, каким она увидела его впервые. А ее отец быстро старел, мать же, оставаясь со сравнительно свежим лицом, сильно пополнела. Лишь на его обветренном лице, которое хлестали ветры трех морей, не было ни малейшей морщинки. Он мерз в снегах, преследуя армию Наполеона, голодал, сам ел конину, но и эти лишения не оставили следа ни на худощавом молодом лице, ни на жилистом мускулистом теле, которое больше пристало цирковому атлету, чем благородному дворянину.
– Как вы оказались здесь? – спросил он.
– У папы плохо с легкими, врачи посоветовали воды Баден-Бадена, затем здешние источники… И вообще покой, тишину.
Он хмыкнул, ел молча, затем засмеялся:
– Во всем мире нет более тихой страны, чем Россия! Ни одного выстрела, никаких разбоев, даже смертная казнь за ненадобностью отменена еще императрицей Елизаветой, будь земля ей пухом. А минеральные источники в России есть на все болезни. Даже на те, которых еще не придумали!
Она глубоко по-детски вздохнула:
– Русь мне только снится. Подумать только, я родилась в Италии, жила в Греции, на Мальте, в Венеции, теперь вот в этих германских княжествах, которым потеряла счет… а в России еще не была! Она кажется мне страной таинственных сказок.
– Этого хватает, – согласился он. Его крепкие зубы крушили полые кости, изнутри брызгал пахучий и еще горячий мозговой сок. – Здесь собираетесь жить?
Она вздрогнула:
– С пруссаками? Они такие грубые. Нет, мы уедем дальше во Францию. В Париж.
– Париж… Гм… Он хорош, пока по его мостовым не прогремят копыта нашей конницы. Я не имею в виду драгун или кирасир.
Она ахнула, отшатнулась:
– Казаков?
Он смотрел с жестокой улыбкой. Потом сказал мягко:
– Ребенок, тебе пора. Родители хватятся, выдерут.
– Меня никогда не драли! – возмутилась она.
Он покачал головой:
– В самом деле? Не подумал бы.
– Почему?
– Я бы драл тебя каждый день.
Она смотрела на него большими круглыми глазами. Александр ждал, что она возмутится и уйдет, однако девушка лишь скорбно вздохнула:
– Ладно.
– Что ладно?
