В Архангельском исполкоме днем и ночью шли совещания с военными специалистами. Предполагалось создать береговую линию обороны, так как со стороны моря Архангельск был беззащитен: северная флотилия состояла из нескольких мелких судов и трех неповоротливых старых ледоколов. Усиливалась эвакуация военных грузов. Грузы направлялись в Вологду, которая стала штабным центром Северной армии. Армия пока что состояла из мелких гарнизонов и разрозненных отрядов, разбросанных по огромному тысячекилометровому пространству нового фронта.
Еще продолжались белые ночи, еще проносились июльские грозы…
Павлин Виноградов редко бывал дома, почти не спал. Он либо работал в Совете, либо выступал на митингах, либо выезжал на «Гориславе» в море, где появились иностранные патрульные суда. С одним из таких судов он даже вступил в бой и задержал высадившийся уже на берег небольшой разведывательный отряд английской морской пехоты.
Однажды вечером, вернувшись с очередного митинга в Соломбале, он застал у себя в кабинете моряков Северной флотилии.
Двое сидели в креслах. Третий примостился сбоку на диване. Молодой, опрятно одетый морячок, черноволосый, с очень смуглым красивым лицом, беспокойно ерзал в кресле и теребил в руках бескозырку с ленточкой «Аскольд».
Крейсер «Аскольд» стоял на Мурманском рейде. Предательство Юрьева и измена офицеров привели к тому, что этот корабль оказался в руках англичан. Часть матросов еще месяц назад сумела скрыться из Мурманска и, добравшись до Архангельска, перешла на корабли Северной флотилии. К числу этих моряков принадлежал и молодой матрос Иван Черкизов.
Другой моряк, тонкий, худощавый, сидел, опустив голову. Его офицерский китель с серебряными пуговицами сильно выгорел. На плечах, где раньше были погоны, виднелись две широкие полоски.
Когда Павлин вошел, худощавый моряк встал и представился: – Бронников.
Павлин понял, что это старший.
– Слушаю вас, товарищи! Прошу садиться! По какому делу?
– От имени всех военморов! Насчет угля и хлеба! – с задором отрапортовал молодой матрос.
– Погоди, Ванек… – остановил его Бронников.
– Хотите помочь? ускорить отправку эшелонов?
– Нет, совсем не то… – Бронников опять встал и как будто приготовился к докладу. – Совсем наоборот! Хлеб отгружается. А что будет есть население? Отгружается уголь, а на чем пойдет наш Северный флот? Как поведем суда?
– Чего же вы хотите? – спросил Павлин.
– Чтобы ни хлеба, ни угля не отправлять! – запальчиво ответил вместо Бронникова Иван Черкизов.
Павлин внимательно посмотрел на него и обратился к Бронникову.
– Вы бывший офицер?
– Да. Я бывший прапорщик флота. Но прежде всего я большевик.
– Видите, в чем дело, товарищи… – тихо проговорил Павлин, закуривая и кладя на стол открытый портсигар. – Я вас отлично понимаю. Но… но ведь то же самое вопят меньшевики и эсеры. Вопят все, кто хотел бы задушить советскую власть…
Молодой матрос попробовал было вскочить, но Бронников остановил его.
Павлин поглядел на «аскольдовца».
– Ты, друг мой милый, сам не ведаешь, что творишь. Я верю в то, что ты парень честный. Но честностью твоей пользуются сволочи.
Бронников переглянулся с матросами.
– Я говорил, что объективно выходит так.
– Именно так!.. – подтвердил Павлин. – Такие заявления на руку нашим врагам! Уголь нужен питерским заводам. Эти заводы готовят сейчас вооружение. Для фронта!.. Ясно? В море вы не пойдете ни сегодня, ни завтра. Но запас для флота забронирован. Конечно, не для дальнего плаванья… а для охраны берегов. Ясно? Надо суметь удержать берег в своих руках. Уголь будем отправлять! Теперь о хлебе… Питер, рабочий Питер сидит без хлеба. Там голод. Самый настоящий голод. А мы разве голодаем? Вы голодаете? Зачем же этот крик? Кому он на руку?
Моряки притихли.
– Кроме того… – продолжал Павлин. – Вы – краса и гордость революции. Так вас называет Ильич. Разве вы не чувствуете, каково нынче положение города? Мы должны все держать на колесах… или на плаву, на воде. А как же иначе?
Бронников снова встал.
– Я вас прошу, товарищ Виноградов!.. Приезжайте сегодня к нам в экипаж… Побеседовать. Это необходимо.
Встал и Ванек Черкизов.
– Хоть на полчаса, товарищ Виноградов!.. Я, как организатор молодежи, прошу вас. У нас много хороших, настоящих ребят. Крепко, революционно настроенных. Ну, и путаники есть. Помогите разобраться.
Павлин невольно улыбнулся.
– А ты, Черкизов, давно среди молодежи работаешь?
– Давно, – ответил тот. – Шестой месяц.
– Коммунист?
– Я еще молодой коммунист, – сказал Черкизов зардевшись.
В разговор вмешался третий моряк, до этого молча сидевший на диване.
Это был уже немолодой человек, лет около сорока, чубатый, степенный. Круглая, коротко подстриженная борода окаймляла его лицо, медно-красное от загара. Глаза, черные и пытливые, в упор смотрели на Павлина. Говорил он неторопливо и спокойно, и только в жесте, которым он сопровождал свою речь, как бы разрубая воздух, чувствовалась сдерживаемая тревога.
– Эсеры и меньшевики крутят. Проще говоря, обдуривают массу. Экипаж волнуется, товарищ Виноградов. Нам одним не управиться. В казармах у нас чисто аврал, штормяга… Чи влево, чи вправо… Жуть! Будто нема компасу. Есть элемент, курса требует, крепкой руки. Сыны анархии, товарищ Виноградов… А когда всякая гидра за спиною подпевает, мутит воду – сами разумеете… качка получается! Авторитета текущий момент требует, так я скажу… Я знаю, как вы вправляете мозги…
Павлин улыбнулся.
– Та верно! А слова ваши – огонь и порох! – боцман протянул Павлину руку. – Приезжайте! Сперва до капитану, а там вызовите боцмана Жемчужного. То я!
Обещав приехать в экипаж, Павлин проводил моря-, ков до двери своего кабинета. Бронников простился с ним последним.
– Решительней, смелей держитесь! – пожимая ему руку, сказал Павлин. – Вы большевик и командир! Не забывайте об этом.
Отпустив моряков, Павлин Виноградов поехал в штаб Беломорского военного округа.
– Опять из Шенкурска неприятные известия, – сказал Зенькович, встречая Павлина внизу, на лестнице штаба.
– Значит, Попов ничего не сделал?
– Черт его душу знает! – с раздражением отозвался военком. – Не то растерялся, не то…
– …мерзавец! – договорил Павлин. – Лево-эсер… Этим все сказано! Напрасно его послали.
Несколько дней назад при проведении мобилизации в Шенкурске вспыхнул белогвардейский мятеж. Члены уездного исполкома заперлись в казарме и в течение четырех дней отстреливались от белогвардейцев. В Шенкурск срочно выехал представитель губисполкома Попов в качестве лица, представляющего местный центр. Вскоре он телеграфировал, что «все в порядке».
– Однако, по моим сведениям, там далеко не все в порядке, – волнуясь, вопреки своему обыкновению, рассказывал Зенькович. – Попов вступил в переговоры с врагом. Белогвардейцы будто бы обещали личную неприкосновенность тем, кто сдастся. Попов уговорил исполкомовцев сдаться, они вышли… И, конечно, тут же были арестованы и отведены в тюрьму.
– Это же провокация! – возмутился Павлин. – Такого «представителя» следует попросту расстрелять. Я
