платье и крупные бриллианты, сверкавшие на пальцах, в ушах и на шее. У стены стоял стол, уставленный фруктами, сладостями и вином, и проворные маленькие пажи с тяжелыми, большими подносами в руках быстро сновали среди гостей.
Ралей пробился сквозь толпу придворных и склонился над рукой королевы. Она коснулась его плеча одним пальцем и спросила:
— Как ваша рана, заживает?
— Все в порядке. Это была лишь царапина.
— А как вам понравились медали?
— О, вы щедро проявили свое полное доверие к своему союзнику, — с улыбкой ответил Ралей. Он намекал на девиз, высеченный на медали по приказу королевы, которая тем самым хотела напомнить о поражении Непобедимой армады — «Дыханием Господним все они были рассеяны по морю».
Елизавета рассмеялась.
— Я хотела особо отметить, что, несмотря на их святую воду и священника на каждом галионе, они не имеют права монополизировать Бога. — И, понизив голос, добавила: — Я еще должна поговорить с Крофтсом и Сесилом, а потом я буду танцевать с тобой.
Во время беседы с королевой Ралей скрытно поглядывал вокруг в поисках девушки, которая пела, и, оказавшись на свободе, отошел в сторону, чтобы хорошенько разглядеть ее. Он наблюдал за ней, открывая все новые достоинства этого прекрасного существа. Девушка была высокая, но пониже королевы, стройненькая, но с высокой, полной грудью, что говорило о ее гордом нраве. У нее были высокие, немного выдающиеся скулы, отчего ее щеки казались немного впалыми, хотя она была очень юная — не больше двадцати — двадцати одного года. У нее были светло-золотистые с серебряным отливом волосы, но вместо вымученных завитушек и локонов они были причесаны на прямой пробор и заплетены в косу. А коса лежала на макушке как корона. Бархатное платье темно-синего цвета подчеркивало ее бледность и синеву ее больших глаз. На фоне фрейлин с крашенными хной волосами и нарумяненными щеками — в подражание королеве — она выглядела простой и естественной, но когда Ралей, побуждаемый любопытством, подошел ближе, он поразился — возможно ли, чтобы губы были такими красными, а ресницы такими черными у девушки со светлыми волосами?
Мужчина и женщина, с которыми она разговаривала, отошли от нее, и, оставшись в одиночестве, девушка почувствовала на себе пронизывающий взгляд Ралея. Она повернулась к нему лицом, чуть выпятила нижнюю губку, гордо подняла голову, как бы говоря: «Вот я какая, смотрите, если это доставляет вам удовольствие». Над людской толчеей его черные глаза встретились с ее синими. И на девушку обрушился такой заряд энергии, который не выдерживали и более подготовленные сердца, чем ее. Она видела перед собой узкое, загорелое лицо с острой, аккуратной бородкой. Не будучи в состоянии оторвать глаз от этого лица, она не смогла оценить его элегантные, ослепительно белые атласные камзол и панталоны, его украшенный драгоценными камнями пояс для шпаги. Девушка видела только его лицо; и внезапно сердце ее забилось сильнее. Горячая волна смятения охватила ее всю и бросилась ей в лицо. Медленно, неохотно она отвела глаза от Ралея и отвернулась в сторону.
Уолтер отыскал Артура Трогмортона.
— Кто эта девушка, что пела, а потом так смело разговаривала с королевой?
— Моя сестра Елизавета, — не скрывая раздражения, сказал Трогмортон. — Я еще поговорю с ней об этом. Хоть она и недавно при дворе, но должна получше разбираться в этикете.
— У нее прелестный голос, — осторожно заметил сэр Уолтер.
— Был бы совсем хорош, если бы она умела держать язык за зубами, когда нужно.
Ралей отошел от него. В последние годы его занятость и услуги, которые он должен был оказывать королеве, да и собственный характер не оставляли ему возможности ухаживать за дамами. Но в этот вечер, бродя по светлому, переполненному людьми залу, он понял, что его час пробил. Он смотрел на новенькую фрейлину и говорил про себя: «Это моя женщина».
Скрипачи и флейтисты вдруг появились на галерее, и зажигательная мелодия понеслась по залу. Ралей был осторожен и, помня о пожелании королевы, поискал ее глазами, но она, взяв за руку испанского посла, уже танцевала с такой живостью и вдохновением, что узнать в ней старуху, которая не могла без поддержки двух сильных мужчин поле перейти, было совершенно невозможно. Убедившись, что она занята, Уолтер принялся разыскивать леди в темно-синем платье. Она с братом стояла в дальнем углу зала. Артур Трогмортон явно отчитывал ее, а сестра с пылающим гневом лицом и выпяченной нижней губкой слушала его, в ярости от того, что он не давал ей слова вымолвить. Ралей уже дважды, пока пробирался к ним, видел, как она открывала рот, чтобы возразить Артуру или защититься, но всякий раз тот, ударив правым кулаком по своей левой руке, призывал ее к молчанию. Незаметно приблизившись сзади, Уолтер неожиданно схватил девушку за руку и повлек танцевать. Краска гнева залила ее лицо, она едва не задохнулась от возмущения, но, узнав Ралея, еще больше покраснела и потом рассмеялась.
— Я подумал, что хватит ему читать вам нотацию, — объяснил ей Уолтер, пока они отступали друг от друга, исполняли обороты, кланялись и снова брались за руки.
— Еще немного, и я залепила бы ему пощечину и тогда уж, опозоренная, уехала бы домой навсегда.
— Вам не нравится жизнь при дворе?
— Я еще не жила при дворе, — ответила она, бросив на него такой взгляд, что он усомнился, была ли она такой простодушной, как ему показалось сначала. Однако Уолтер порадовался своему сомнению, потому что гораздо легче играть с тем, кто знает правила игры. Он крепко сжал ее руку. У нее была удивительно твердая, маленькая ручка, тонкая, но отнюдь не хрупкая.
— Вы посчитали мое поведение шокирующим? — спросила она.
— Нет, не шокирующим, а скорее неуместным.
— Вы обожаете ее?
— А это неуместный вопрос.
— Но ведь обожаете, правда?
— Я же сказал — это неуместный вопрос. А вы?
— Я ненавижу ее.
— Тс-с! Никогда не говорите этого!
— Почему? Это же правда.
— Тем более вы не должны это произносить.
— Сегодня я могу говорить все, что хочу. Завтра я уезжаю домой. На следующей неделе в это время я буду бродить среди своих вересковых зарослей, где могу говорить и петь все, что пожелаю.
— О нет, — тихо сказал Ралей, — завтра в восемь вечера заседает Совет. Вы будете свободны и встретите меня у южной калитки в парке.
При этих словах они разошлись, вращаясь, в последнем па, и, когда снова взялись за руки, она посмотрела ему в лицо и рассмеялась, показав при это мелкие, как у ребенка, белые зубы.
— Вы так думаете? — спросила она.
Уолтер понизил голос.
— Пожалуйста, — настойчиво проговорил он.
Музыканты внезапно умолкли, и вот уже королева манила его к себе своим веером.
Над парком опустился августовский вечер. Вьющиеся по стене красные и белые розы выглядели просто светлыми или темными в сгущавшихся сумерках. Левкои, росшие у корней роз, изливали одуряющий аромат; взглянув наверх, Ралей увидел, как зажглась первая звезда. Было уже почти половина девятого, он ждал больше получаса, потому что, словно мальчишка на свое первое свидание, примчался сюда далеко загодя. Уолтер уже стал бояться, что она исполнила свою угрозу и уехала домой. Елизавета Трогмортон вполне могла так поступить, он это понимал — уж настолько-то он успел узнать ее.
Ралей прогуливался взад-вперед, и скоро к первой звезде присоединились миллионы других звезд. Летучая мышь спикировала мимо него, за ней бесшумно пролетела белая сова.
Уолтер решал, уйти ему или… Он убеждал себя, что она молодая и неуклюжая. Какое ему дело, вернулась она к своим верескам или нет? Через пару дней он забудет прикосновение этих твердых, маленьких ручек, ее молодой, звонкий голос.
Было явной глупостью с его стороны оставаться еще в ожидании ее. Ралей резко развернулся на своих
