– Добудем, – мрачно оборвал причитания Ши Конан. За минувшие дни мальчик-варвар тоже изрядно переменился. Не то, чтобы повзрослел, но стал серьезнее и решительнее. – Жить… Нас согласна пустить к себе Диери. Только через седмицу ее выставят на улицу – за дом-то платила не она, а ее покровитель, ныне покойный.
– Еще забота, – вздохнул Ши. – Не бросать же ее? Хисс, что скажешь?
Рыжий мошенник закашлялся и чуть смущенно выговорил:
– За меня не беспокойтесь. Я… В общем, я перебираюсь к госпоже Клелии. Хотите со мной? Крыша над головой и деньги в карманах обеспечены.
– Мальчиками на побегушках? – покачал головой Малыш. – Понимаю, тебя Лиа убедила. Только нам под крылышком у ее милости делать нечего.
Ши придерживался несколько иного мнения, но спорить не отважился.
– Если я что-то могу… – начал Хисс и не договорил, безнадежно махнув рукой и потянувшись за очередным кувшином.
Стукнули шаги – в таверне объявился шлявшийся неведомо где Аластор. Не говоря ни слова, бросил на изрезанную ножами столешницу два многозначительно брякнувших мешка из овечьей шкуры.
– Это ваше, – пояснил взломщик, не присаживаясь и избегая встречаться взглядом с приятелями. – Берите, пригодится.
– Мы тут прикидывали, как жить дальше… – заикнулся Ши.
– Как хотите и как сможете, – равнодушно ответил Аластор. – Меня это не касается.
– В каком смысле – «не касается»? – встревожился Хисс.
– В прямом. Я ухожу. Уезжаю. Сегодня, – взломщик ронял слова, как истертые монетки, со стуком падавшие на пол.
– А мы? – ошарашено вытаращился Ши. – Ты хочешь нас бросить?
– Вы не маленькие дети, – огрызнулся Аластор. – Ничего, справитесь.
Ши и Хисс заговорили одновременно, перебивая друг друга, доказывая, что поспешный отъезд ничего не изменит, ибо невозможно убежать от памяти и от самого себя, что любой иной город ничем не лучше Шадизара, что просто бессовестно, в конце концов – оставлять друзей в такой тяжкой ситуации!..
– Пусть он идет, – неожиданно для всех проговорил молчавший до того Конан. Его так и не исчезнувший гортанный акцент прозвучал сейчас особенно заметно. – Если он решил уйти, то вы его не уговорите.
Аластор какое-то мгновение пристально смотрел на Малыша – подросток-варвар внутренне поежился, но не отвернулся, хотя у него возникло противное ощущение падения в бездонную темную пропасть – повернулся и, не говоря ни слова, вышел за дверь. Та беззвучно захлопнулась за взломщиком, словно обложка пролистанной до конца книги или крышка закрываемого гроба.
ЭПИЛОГ
Перекресток
Белая терраса, зависшая над высоким каменистым обрывом. Внизу до самого горизонта расстилается Океан – бесконечный, неизменный, ритмично накатывающийся волнами прибоя на узкую полоску берега, усыпанную пестрой галькой и ракушками.
Идеально круглую террасу обегают колонны – розоватый мрамор, в глубинах которого, если приглядеться, мелькают крохотные огоньки. Колонны соединены в огромное кольцо фризом, по нему рассыпаны золотые звездочки. К террасе ведут выложенные разноцветными плитами дорожки, сходящиеся у порога в семицветье радуги.
В центре террасы – тяжеловесный овальный стол, на нем поблескивает мозаика, изображающая невиданное в мире людей древо. Серебристый ствол и десять плодов – четыре в центре, по три на боковых ветвях. У плодов есть собственные имена, древние, известные некоторым из ученых мужей Материка и тем, кто время от времени приходит сюда.
Кетхер – плод, рождающий Венец, первопричину, первоначальную пустоту… Хогма – плод Познания, первоначальной идеи, готовой распространиться среди Сотворенного. В Хогме содержится сущность всего того, что будет… Плоды, рождающие и убивающие мир.
Последний дар Древа выложен аметистами напротив кресла того, кто обладает правом решающего слова – Мальгут, Мудрость, открывающая, что ее тайна состоит в том, чтобы не бывать, если только не на мгновенье, и вдобавок не на последнее. Чистая Мудрость, место, куда впадают все до единой реки, порожденные Вселенной…
Это место зовется Перекрестком. Оно не принадлежит никому. Здесь – место встреч и одиноких размышлений, заключений договоров и рассмотрений тяжб, судебный зал и пиршественная палата, здесь запрещено пускать в ход сталь и магию, нарушая тем извечную гармонию Перекрестка, плывущего по волнам Вечности, подобно упавшему в ручей лепестку.
Мозаичное Древо внезапно вспыхивает призрачно-золотистым огнем. Террасу наполняет мелодичный перезвон далеких колокольчиков, извещающих о том, что на Перекресток пожаловал гость. Да не один – человеческие фигуры одна за другой возникают на всех дорожках, оглядываются, перекликаются и решительно устремляются к распахнутой небу и Океану террасе. Они входят, приветствуемые трепетной мелодией Древа, и в соответствии с числом визитеров вокруг стола один за другим начинают возникать кресла.
Неизменным всегда пребывает только седалище главы собрания – золотой трон с подлокотниками в виде лошадиных голов и спинкой, украшенной изображением солнечного диска. Остальные добавляются по мере надобности. Сегодня их шесть, ибо один из пришедших не занимает места за столом. Он садится на пороге, равнодушно созерцая далекий горизонт и непрерывно вертя в руках браслет из черных агатовых бусин.
Жители Шадизара без малейшего колебания признают в одиночке взломщика Аластора Кайлиени. Единственное отличие – здесь, на Перекрестке, Аластор носит небрежно наброшенный на одно плечо плащ серо-серебристого цвета, и в его черных кудрях мерцает тонкий золотой обруч с прозрачно-холодной каплей посредине.
Горожане узнали бы и прочих гостей. Надменный зингарец в черном и алом, с глазами готовой атаковать змеи – Кебрадо, граф Ларгоньо. Закутанный в потрепанный плащ и скрывающий лицо под слоями пожелтевшей ткани Леук. Стройная рыжеволосая женщина, еле сдерживающая гнев – Кэто Сувейба. Хмурый туранский кочевник – Джерхалиддин Раввани Ар-Гийяд. Месьор Эпиналь, старик с желчным выражением лица и странно изогнувшейся спиной. Величественная блондинка Клелия Кассиана диа Лаурин, старательно прячущая тревогу.
Единственный, кто не появлялся на пыльных улицах Шадизара в нынешнее суматошное лето – предводитель столь необычного сообщества, крупный светловолосый мужчина лет сорока, с необычно яркими голубыми глазами, сейчас выглядящий чуть недоумевающим, однако до кончиков ногтей уверенным в себе и в том, что и на сей раз ему удастся принять верное решение. А это ой как нелегко, учитывая темперамент собравшихся и их застарелую неприязнь друг к другу…
Сидевший во главе стола человек еще раз оглядел своих не склонных к миролюбию и разумных поступкам собратьев и заговорил. Голос его напоминал гулкие раскаты бронзового гонга, устанавливаемого на вершинах больших митрианских храмов:
– Рад снова видеть вас здесь, на Перекрестке Всех Дорог. Каждый из вас в свое время обратился ко мне, изъявив желание провести общую встречу, дабы высказать обвинения одному из нашего круга. Эта возможность вам предоставлена. Прошу, однако же, не забывать о правилах приличия и о том, что наша цель – установить истину. Кто желает первым поднять свой голос? Досточтимый Кебрадо?
– Это переходит всяческие границы! – загремел благородный дон, у коего не хватило терпения выждать до конца чинной речи главы собрания. – Аммарт, с меня довольно! Или этот мерзавец получит по заслугам, или – уж не гневайся! – я разберусь с ним сам! Он обокрал всех нас – и это полбеды! Признаю, я сам предпринимал шаги, считающиеся не слишком-то достойными. Но прибегнуть к такой низости! К такой подлости! Прервать мое существование и вдобавок каким способом!
– Каким же? – утончил несколько удивленный подобной горячностью предводитель, носивший имя – или, скорее, прозвище – Аммарт, «Справедливый».
– Он устроил так, что я стал жертвой для моего высокого покровителя! – срывающимся голосом выкрикнул Кебрадо. – Жертвой! Меня – в жертву!
