От этих мыслей Императора даже мороз по коже продрал.
Несколько мгновений он даже не слышал, что там болтает осмелевший нергианец.
… – Так, значит, – ворвался в сознание бас проконсула, – ты говоришь, почтенный, что нужно уничтожить некое число этих самых «воплощённых» для того, чтобы сила Разлома утратила порыв и направленность, заметалась бы, закрутилась, как вода в стремнине, после чего исходящая из Разлома угроза исчезла б сама собой?
– Именно так, о доблестный Клавдий. Заклятье моего Ордена будет обращать и воплощать льющуюся из Разлома мощь ещё достаточное время. Уничтожение же каждого из «воплощённых» – это ещё один камень в запруду, даже не запруду, а высокую дамбу, коя надёжно преградит путь мутному потоку зла. В этом-то и состояла тонкость сотворённого моими братьями заклятья – не просто отразить нашествие, но и в буквальном смысле слова завалить им дорогу их же трупами.
– Всякая дамба, – услыхал Император язвительный, режущий голос Сежес, – имеет свой предел. Всякое вместилище имеет свойство переполняться. Полагает ли мой досточтимый коллега, что приложенных его братьями ресурсов хватит именно запечатать Разлом намертво?
– О многомудрая Сежес, я солгал бы, ответив тебе твёрдым «да»! – с обезоруживающей откровенностью развёл руками нергианец. – Конечно, всякую запруду можно прорвать. Но нам необходимо ещё очень многое узнать, прежде чем мои братья смогут изречь: «Да, мы в силах закрыть сам Разлом», не боясь при этом внушить нашему обожаемому повелителю беспочвенные надежды. Когда легионы сойдутся с врагом, все глаза Нерга обратятся к полю битвы. Мы сможем узнать многое, очень многое, что поможет нам в дальнейшем. Иной, лучшей стратегии сейчас никто предложить не в состоянии.
Сежес поджала губы, но всё ж нехотя кивнула.
– Мы вступим в битву, чародей, – произнёс Император, не отрывая взгляда от бледного лица волшебника – глаза того на миг вспыхнули радостью. – Мы вступим в битву, но я должен задать тебе вопрос. Как будут сражаться эти твари? В показанном тобой видении они не имели никакого оружия. Это так и останется? Кто-нибудь станет ими командовать?
– Э-э-э, нет, повелитель. – Нергианец сперва чуть замялся, но мигом вновь обрёл уверенность. – Они нападут беспорядочной толпой, без строя, порядка, командования и оружия. Всё, что они могут, – это чуять живую кровь, струящуюся в жилах твоих храбрых легионеров, без сомнения готовых все как один умереть во славу обожаемого пре…
– Побереги воздух, – оборвал его Император. – Я запомню твои слова, чародей. А теперь разрешаю тебе удалиться.
Волшебник растянул губы в самой приятной и светской улыбке, отвешивая низкий поклон.
– Пусть мой повелитель отдаст команду на последнее жертвоприношение…
– Отдам. Не сомневайся. Пока же оставь нас.
– Повинуюсь, мой Император, слушаю и повинуюсь…
– Тьфу. Слизняк какой-то, честное слово, – вполголоса проворчал проконсул, выждав достаточное время, чтобы Вольные могли отконвоировать нергианца подальше от императорского шатра.
– Сежес, пришло твоё время.
– Да, мой повелитель?
– Твой сбор… что ты планировала сделать?
– То же, что сделали адепты Серой Лиги в Мельине, – поджечь мешки и забросать ими неприятеля с помощью пращей или катапульт. Я приказала также изготовить мелкие порции сбора для лучников и арбалетчиков.
– Прекрасно. Я сильно подозреваю, что нам потребуются все твои запасы, Сежес.
Волшебница молча покивала.
– Ты распорядилась, чтобы сборы твоих трав возобновились, как только взойдёт зелень? Лето уже настало – ведётся ли сбор? Получим ли мы пополнение, если эта битва не окажется последней, что бы там ни болтал нергианец?
– Разумеется, повелитель. Как же иначе? Что бы ни говорил мой, гм, коллега, нам ещё предстоит долгая война. И пирамиды нагоняют на меня страх, признаться. В них скрыта такая мощь, что чувствуешь даже сквозь видение.
– До них нам ещё далеко. И хорошо, если Семандра даст нам спокойно разбираться с Разломом, хотя, конечно, какое уж тут «спокойно»… Проконсул, позаботься, чтобы все велиты имели бы запас… – Император чуть не оговорился: «сена», – этого сбора, и чтобы к каждой дюжине был бы приставлен факельщик.
– Не впервой, повелитель. Всё исполним, – уверенно кивнул Клавдий.
Жертвоприношение решили совершать этой же ночью. Нергианец уверял, что козлоногие ударят на рассвете, хотя высланные вперёд дозоры пока ещё не видели врага. Аколит Слаша Бесформенного так и не заговорил. По утверждению ликторов (поддержанных нергианцем), никакой ценности для следствия злосчастный фанатик более не представлял.
В сгустившейся тьме вновь запылал костёр, вновь отвратительно пахла палёным свежесодранная и обожжённая на огне бычья шкура. Так же стояли тесным кругом Вольные, заслоняя собственными телами Императора, так же угрюмо нависало беззвёздное небо над головами.
Но что-то и изменилось. Неуловимо, почти неощутимо, однако правителю Мельина это не давало покоя. Как-то не так смотрел исподлобья обречённый на заклание аколит, что-то новое появилось в глубоко посаженных глазах; и Император не удивился, когда тот завопил, едва ликторы рывком поставили его на ноги:
– Помилуйте! Пощадите! Буду, буду говорить!..
Нергианец с некоторой досадой поджал губы.
– Каково будет решение моего Императора?
– Пусть говорит, – не колеблясь ни секунды, отрезал правитель Мельина.
– Это может возыметь…
– Ликторы! Пленника ко мне в шатёр. Кер-Тинор! Двойную стражу внутрь и тройную – вокруг. Проконсул Клавдий, достопочтенная Сежес, благоволите проследовать за мной.
Аколита шатало, точно пьяного, его чуть не волоком тащили прочь от костра. Посланец Нерга кисло смотрел вслед императорской процессии. Его присутствовать не пригласили.
– Говори! – велел Император аколиту, едва Кер-Тинор приглушённо доложил, что всё в порядке и тройное кольцо Вольных не подпустит никого к шатру на добрые полсотни шагов.
– Жизнь, повелитель! – прохрипел в ответ служитель Слаша, падая на колени, едва лишь ликторы перестали поддерживать его под руки.
– Если твой рассказ будет правдив и поможет мне, я помилую тебя, – кивнул Император, игнорируя предостерегающее покашливание Сежес. – Начинай с самого начала. Зачем вас послали сюда и кто приказал это сделать? Досточтимая волшебница Радуги, как ты видишь, готова проверить твои слова на истинность.
Сежес не сплоховала, между её ладоней тотчас появилось слабо светящееся зеленоватое облачко.
– Стоит тебе солгать или хотя бы слегка покривить душой, оно сделается алым, – предупредила чародейка.
– Я-а… не буду врать… – Человек говорил на общеимперском языке с сильным восточным акцентом.
– Тогда отвечай. И не тот жалкий вздор, каковой несли два твоих приятеля.
Аколит затрясся, мелко закивал. И начал говорить…
…Даже самыми верными его сторонниками Слаш Бесформенный считался «уснувшим богом». Его покой берегла крошечная горстка поистине фанатичных приверженцев, уверявших, что бог является им во снах и указывает, что надо делать, дабы вернуть его к жизни. Как правило, это сводилось к жертвоприношениям – бог требовал беременных женщин, нерождённых младенцев, в крайнем случае соглашаясь на детишек, проживших не больше одного дня. Понятно, что при таких делах аколитам Бесформенного приходилось несладко: разъярённые поселяне, изловив адепта, расправлялись с ним весьма изощрёнными способами, среди которых медленное утопление в яме с нечистотами ещё могло считаться милостивой и лёгкой смертью.
А потом всё изменилось – в ночь, когда к последним верным аколитам, сгрудившимся у костра в
