Мимо промчался конь, но стук копыт замедлился, вернулся назад…
– Рипа? Давай помогу…
Черноволосый Степка, сосед через улицу, спрыгнул с коня, одернул рубаху, сунул за пояс плеть. Девушка не поднимая головы, искоса посмотрела на него, улыбнулась, раздумывая, и наконец разрешила:
– Ладно, помоги…
Себе Рипа цену знала. Далеко не у каждой у них в Богородском есть такие пронзительные зеленые глаза, как у нее нос и губы красивые, грех жаловаться. Веснушек нет, ветрянка тоже стороной минула. Коса толстая до самого пояса, подружкам на зависть, грудь последний год так выдалась, даже страшно иногда становится, да и статью Бог не обидел. Так отчего же и не покапризничать, не повыбирать себе молодца по сердцу? Пятнадцатый год уже, скоро сватов встречать можно будет. Один раз согласишься – потом всю судьбу будущую под согласие это отдать придется. Степка что? Он ей, конечно, нравился. С детства бок о бок росли. Видела, что нравится, да ведь не на нем свет клином сошелся. Вон, Тимофей Масленников, рыжий как огонь и нахальный, как мартовский кот, тоже ничего, и тоже увивается. Купец тут, молодой и богатый, тоже пытался погулять уговорить. Да токмо видно было, что поблудить гость залетный хочет, без серьезности, потому сразу и погнала, восхитив своей снисходительной гордостью всю улицу.
– Так дашь коромысло-то?
– Чего уж, бери… – Рипа передала ношу соседу, еле успевшему пригладить непослушные вихры и прижать их шапкой.
– Тепло нынче… – заметил Степа, шагая рядом по траве. – Вечер, мыслю, теплый будет.
– Может, и теплый, – опять покосилась на него с улыбкой девушка.
А в общем, хороший он все-таки парень. Добрый, работящий. А что не купец, не боярин, речи сладкие вести не умеет – так одно дело под кустом полежать, сказки послушать, а другое – детей растить, хозяйство вести. Тут не до сказок.
– Так, может, погуляем вечером? – осторожно поинтересовался Степа.
– Может, и погуляем… – коротка тропинка от колодца до двора уже привела их к калитке.
– Ну, так я подойду вечером? – снимая коромысло, поинтересовался паренек.
– Ну-у… – поколебалась девушка. – Ну-у, ладно. Токмо недолго погуляем. На берегу посидим, да и хватит.
– Ага, – с готовностью кивнул Степка и побежал к коню.
Рипа проводила его взглядом, вошла во двор.
Разумеется, одной пары кадушек не хватило: только курам воды налила, поросятам, лошадям, да Полкану в плошку плеснула. А еще нужно было козам и корове воду приготовить, чтобы после пастбища сразу напиться могли, и напиться тепленькой, потом еще для готовки той же скотине принесть, самим для рукомойника, да для супа, да пол и посуду помыть. В общем, четыре раза до колодца туда и обратно, и Степки рядом уже не имелось. Опосля следовало стойло у коровы выгрести, на кучу для гниения перекинуть, свиной загон тоже очистить. Всем соломы свежей на пол застелить. Хорошо хоть, у коз и лошадок, кормилец, постоянно ковыряться не нужно. Раз в три дня убрал, и им хорошо.
Закончив во дворе, Агрипина села ощипывать курицу, которую мать собиралась завтра сварить, а закончив с птицей и присыпав голую тушку солью, побежала к колыбельке кормить Илью, братика. Когда тот вырастет, то, наверное, станет крепким парнем, защитником и работником – да токмо счас, в три месяца, кроме как в мох писаться да титьку требовать ничего не умел. А мамка за прялкой сидит, ей к малышу бегать недосуг. Прялся, это ведь дело такое – начнешь бросать, отскакивать туда-сюда, вся нить потом в колтунчиках окажется. Как вскочил – вот тебе сразу и узелок остался.
– Горшки в печь поставь, – попросила мама, после того, как Рипа сунула малышу вымоченную в молоке тряпицу, – мужики скоро с поля вернутся.
Девушка кивнула, взялась за ухват, переставляя заготовленный ужин в раскаленное с утра жерло печи, после чего побежала собирать яйца, а затем занялась тестом для пирогов. А то скотина вернется, так ее сразу доить потребуется, времени потом не станет.
Присесть удалось только вечером, за ужином, когда мать выставила на стол горшок, полный гречневой каши с солониной, мелко порезанную капусту и миску запеченных яиц – каждому по паре.
Впрочем, много печь не потребовалось, покамест их было всего четверо: мать с отцом, она, да Сергей, старший брат. Из остальных детей никто до отрочества не дожил. Вот, разве Илья вторым помощником станет. Дочь – она ведь как птица, подрастет, да и улетит из гнезда, свое станет вить.
– Я пойду, погуляю до темноты? – облизав ложку, спросил Сергей.
– И я! – тут же встрепенулась Рипа.
– Коли вдвоем, то ступайте, – пригладил бороду отец. – Да, токмо, больно не задерживайтесь! К ночи не вернетесь, дверь на засов запру.
Девушка, кивнув, кинулась к своему сундуку, в котором потихоньку копила себе приданое, достала нарядный сарафан, на плечи накинула темно-вишневый теплый платок, вплела в косу украшенную мелким бисером ленту. Сергей тем временем так же переоделся в атласную косоворотку, взамен полотняных порток надел черные шерстяные. Правда, хорошими сапогами обзавестись он пока не успел, не холоп боярский, чтобы на всем готовом жить. Приходилось гулять в поршнях самодельных. Правда, скроенных аккуратно, а не на скору руку, как зачастую для детей сшивают.
– Рипа… – услышала девушка тихий шепот, едва шагнув за порог, оглянулась на брата.
– Смотри у меня, Степка! – погрозил кулаком Сергей. – Не дай Бог сестру обидишь!
– Нешто для того я ее зову? – обиделся сосед.
– Все одно: смотри! – брат еще раз погрозил кулаком, после чего повернулся, и быстрым шагом пошел в сторону монастыря. Видать, и его в вечерних сумерках свои зазнобы дожидались. С той же стороны, из-за святой обители, послышались и звуки дуды[65], веселый перестук
