языки пламени.
Отряд двинулся дальше, за день миновав две явно брошенные деревеньки, а незадолго до вечера остановился перед еще одной крепостью, весьма похожей на предыдущую. Перед ней тоже стоял причал, а на берегу, на трех деревянных козлах, отдыхала громадная ладья, закинувшая мачту куда-то и вовсе на невероятную высоту. Ливонский отряд встал на ночь лагерем прямо перед ней, прикрывшись от ветра крутобоким бортом, а с утра начал осаду. Теперь барон фон Регенбох успел приобрести весьма полезный опыт, а потому сразу приказал бомбардирам ломать угол крепости, а первую полусотню отправил в лес за тараном.
Все получилось с легкостью необыкновенной. Весь первый день ядра крошили угловую вязку, а утром второго дня первая полусотня пятью сильными ударами разворотила там проход чуть не в три шага шириной, потеряв от непрерывно летящих стрел всего троих раненых в ноги и одного убитого.
На этот раз из-за стен дома довольно долго доносились крики и лязганье оружия, которые в конце концов сменились только одними криками — женскими. Вскоре отворились ворота, пятеро рыцарей вошли внутрь. Следом потянулся и обоз. Более привычные к войне возничие, тут же бросая свои места, побежали в дом. Прослав, не удержавшись, потянулся следом.
В этой крепости его удивило обилие крови. Казалось, кто-то готовился к приходу Антихриста, а потому заранее помыл липковатой бурой жидкостью все полы и немного покрасил стены. Кое-где валялись тела кнехтов, но куда больше — русичей. Прочные ливонские мечи поразбивали им головы, вспороли животы, кое-кому поотрубали руки, а некоторым и ноги.
Прослав попытался представить себя на их месте: сидишь дома с женой и дочерью, хлебаешь щи — и тут вдруг вламывается огромная толпа закованных в кирасы и размахивающих мечами… А чего это у русского так щека выпирает?
Серв склонился над мертвецом, запустил пальцы ему в рот… Так и есть! Золотой! Прослав тут же запихнул добычу за щеку уже себе и пошел по крепости дальше, внимательно вглядываясь в мертвые тела, а то и просто щупая еще не успевшие остыть щеки. Вторая монета нашлась почти тут же — у одного из погибших кнехтов. Правда, серебряная. Прослав двинулся по крепости, заглядывая в комнаты и тут же нашаривая взглядом мертвые тела. Теперь его больше не смущали рубленые раны и раскиданные по полу кишки. Он знал, ради чего вошел в дом и чего ему хочется.
В какой-то из комнат он наткнулся на голую женщину — расставленные в стороны ноги, черное кудрявое пятно внизу живота, белесая лужица под ним, слегка расползшиеся в стороны груди с розовыми сосками. Разумеется, в первую очередь он посмотрел на щеки — пухлые, обильно выбеленные и снова зарумяненые поверх белил. Он сделал шаг вперед, собираясь проверить рот, но тут же остановился, поняв, что найденное тело шмыгает носом, а из глаз потихоньку вытекают слезы, оставляя от уголков глаз к ушам извилистые дорожки.
— Хочешь побаловаться, серв? — предложил один из сидящих поодаль воинов, и все они дружно рассмеялись.
Но Прослав просто брезгливо отмахнулся и пошел дальше — по сравнению с охватившим его азартом греховная похоть казалась грязной и скучной.
И он нашел-таки еще несколько монет! Они оказались у прибитого пикой к стене дородного бородатого мужика в алом суконном дублете. Правда, не за щекой, а за поясом — но ведь Прослав все равно смог учуять их и найти!
Больше мертвых в доме не имелось, и серв заскучал. Теперь ему не терпелось двинуться дальше, разгромить еще одну крепость, а потом, крадучись, войти внутрь и двинуться от мертвеца к мертвецу, задавая каждому безмолвный вопрос: а куда ты спрятал свою золотую монету? Она уже моя…
Прослав пошел на двор, выпряг свою Храпку и завел ее в местную конюшню, задал сена, налил воды, а потом, не долго думая, зарылся в накиданную тут же кипу сена и закрыл глаза. После того, как всего за пару часов он смог добыть больше золота, чем зарабатывал за год — ему не хотелось даже есть.
Кованая рать широкой рысью вылетела из-за излучины и, перейдя на шаг, приблизилась к пожарищу.
Множество толстых балок еще продолжало тлеть, выпуская к небу тонкие дымные струйки, от земли шел ясно ощутимый жар. Однако, несмотря на это, в пропекшейся земле ковырялись несколько мужчин.
— Ты ли это, Илья Анисимович? — подъехал ближе опричник и спрыгнул с коня.
— Здрав будь, Семен Прокофьевич, — кивнул, тяжело дыша, купец.
— Откуда смага пришла?
— Ливонцы запустили, Семен Прокофьевич, — ответил Баженов, — От Яма по реке пришли.
Он снова вернулся к работе, вместе с другими мужиками разрыхляя топором землю, а потом выгребая ее наружу.
— Что вы там роете? — не сдержал любопытства Зализа.
— Матрена… — не переставая рыть, ответил купец. — В схрон я ее посадил. Побоялся на прорыв сквозь ливонцев тащить, да еще в лесу с нею бегать. Здесь оставил. Кто же знал, что жечь-то станут?!
— Здесь, Илья Анисимович, — крикнул один из мужиков, и все ринулись к нему.
В несколько мгновений раскидали землю, приподняли толстые доски…
— Марьяна! Марьяна, цела?
В ответ из темной могилы послышался жалобный скулеж.
— Марьяна, — лег на край ямы Баженов. — Марьяна, руку дай!
Он поднатужился, вставая сперва на четвереньки, а потом и вовсе выпрямляясь, вытянул женщину наверх и тут же крепко обнял:
— Слава Богу! Спас, уберег.
— Не нужно ли чего, Илья Анисимович? — спросил опричник.
— Ничего, Семен Прокофьевич, — оторвался от своей благоверной купец, и Зализа увидел светящееся в его глазах счастье. — Все хорошо. Жена цела, казна цела, ладья цела. А дом… Что дом? Дня за три новый поставим…
Тут Баженов запнулся, начиная понимать, что сболтнул лишнее, и торопливо добавил:
— Товара вот только сгорело много, пограбили сильно…
Он снова запнулся, глядя на улыбающегося Зализу.
— Да перестань, Илья Анисимович, ни к чему это. Не солидно. По государеву уложению, коли от набега дом сгорел, от всякого тягла и выплат на три года освобождение идет. Дом сгорел, я вижу. Так что, стройся с чистой совестью, Илья Анисимович, на три года тебе отдушина станется.
Зализа не видел для себя ничего страшного, если отписать в Москву правду о причиненном ливонскими орденцами разорении. Как-никак, а главный их отряд он уже разгромил, обложение с Гдова снял. Выгнал чужаков за пределы русские. А войны без разора не бывает, тут скрывать нечего.
— Спасибо, Семен Прокофьевич, — поклонился купец.
— Не меня, государя благодари, — покачал головой опричник. — Ливонцы давно ушли?
— Вчерась. Дом токмо сильно горел, не подойти было.
