Диллон проводил его взглядом. Прис не проронила ни слова.
Как она и предполагала, у него был тяжелый день. Добравшись до Лондона, он оставил вещи и лошадей на Беркли-сквер, на попечение Хайторпа, дворецкого Горации, и помчался на Халф-Мун-стрит. Он свято надеялся, что дамы уехали на званый обед, а лорд Кентленд и его наследник дома. Диллон велел доложить о нем графу.
Придерживаясь того принципа, что лучше всего говорить правду, он рассказал его сиятельству все, что посчитал нужным. И хотя не объяснил прямо, насколько близки они с Прис, граф оказался достаточно мудрым человеком, чтобы домыслить остальное, и, как сразу стало ясно, хорошо знал буйный, неукротимый и своевольный характер дочери.
Диллон постепенно осознал, что для графа было облегчением передать свою дочь на попечение человека, который действительно ее понимал. К тому времени, когда их беседа закончилась, Диллон уже твердо знал: граф рассчитывает на то, что он преодолеет всякое сопротивление Прис. Граф, в свою очередь, также вполне смирился с тем, что путь Диллона к успеху может также включать в себя встречи, природа которых обычно не одобряется обществом. Но, уверенный в благородных намерениях Диллона, его сиятельство посчитал подобный риск необходимым.
Итак, на стороне Диллона было отцовское одобрение, мало того, его откровенно поощряли.
После этого он велел передать свою карточку Расу, и тот немедленно спустился вниз. Граф прошел мимо них, сообщив, что отправляется в «Уайте», Рас собирался посетить «Будлз», членом которого был и Диллон. По пути он объяснил Расу ситуацию, повторив все то же, что рассказывал графу. Имея гораздо более современные взгляды, чем отец, Рас объявил, что будет счастлив иметь Диллона своим зятем, и пообещал свою помощь.
Только позже, одеваясь к вечеру, Диллон сообразил, что согласие Раса было чересчур пылким. Между близнецами существовала особая связь, и Рас еще до беседы с Диллоном был убежден, что Прис создана для него.
Итак, первые необходимые элементы его стратегии были на месте.
Но, начиная осаду, он должен был отсечь все пути бегства осажденных.
Глядя на Прис, он не удивлялся ее мрачному виду. Она медленно повернулась и метнула в него изумрудные стрелы из прищуренных глаз.
Молчание затягивалось. Наконец она с жутким спокойствием произнесла:
– Прошу извинить меня…
Слова будто вмерзли в вековой лед. Рассеянно кивнув, она отвернулась. Но он молниеносно протянул руку и сковал ее запястье. Снова встретил зеленое пламя яростного взгляда, готового испепелить его.
– Куда?
Поджав губы, она глубоко вздохнула, так, что груди угрожающе поднялись над глубоким вырезом ее светло-голубого платья.
– В дамскую комнату, – процедила она, готовая выплеснуть нарастающий гнев.
Единственное место, куда он не мог за ней последовать.
Она многозначительно посмотрела на его пальцы, сомкнутые вокруг ее запястья. Он неспешно освободил ее.
Даже не оглянувшись, она подобрала юбки и с невыразимой грацией заскользила к ближайшей двери. Диллон, не двигаясь с места, смотрел ей вслед. Когда она вышла из бального зала, его губы медленно изогнулись. На этот раз – в улыбке.
Прис вовсе не собиралась в дамскую комнату: ни одна оборка на подоле не порвалась, кружевные воланы не требовали срочно пришпилить их булавками. Комната была увешана зеркалами. Она подошла к одному, делая вид, будто поправляет локоны, в искусном беспорядке выбившиеся из узла на макушке.
Она долго, бесстрастно смотрела на свое отражение, гадая, что видят окружающие. Леди среднего роста, с поразительно красивым лицом, черными блестящими волосами, красными полными губами, стройной и изящной фигурой, затянутой в голубой шелк, при малейшем движении переливавшийся всеми оттенками изменчивого моря.
Состроив гримаску при виде своей вздымавшейся над низким вырезом груди, она пожалела, что, приехав в Лондон, не сохранила обличье «синего чулка». Это по крайней мере не поставило бы ее в ряд легкомысленных молодых мисс, бывших в глазах джентльменов не более чем красивыми куклами.
А вот Диллон знает настоящую Прис…
Она еще несколько минут постояла у зеркала, прежде чем хмуро отвернуться. Нет, она не изменит своим принципам даже ради него. Не даст слабину… Если она не сможет ожесточиться сердцем против него, значит, нужно всего лишь ожесточиться умом. И мыслить быстрее и проворнее Диллона.
В этот момент в комнате появились другие дамы. Она поймала несколько любопытных взглядов, но пожала плечами. Скрыться здесь невозможно. Она слишком заметна, чтобы просто раствориться в толпе.
Она неожиданно сообразила, что, если задержится здесь подольше, Диллон попросит Аделаиду пойти за ней. Что за унижение!
Она решительно направилась к двери. Должен же быть какой-то выход!
Остановившись в тускло освещенном коридоре, она посмотрела в ту сторону, где из открытых дверей бального зала лились свет и веселье. Двери открывались в фойе у подножия главной лестницы.
В коридоре никого не было. Но это ненадолго. Из дамской комнаты доносились голоса. Сейчас леди выйдут оттуда и вернутся в зал.
Она огляделась. Коридор рядом с дамской комнатой был абсолютно темным. Еще несколько шагов, она свернет за угол и перебежит в другое крыло.
За дверью послышались женские шаги. Решившись, она поспешила в сторону, противоположную от
