– Несправедливо по отношению к кому?
Она вынудила себя поднять веки и взглянуть на него. Но он на нее не смотрел. Наблюдал, как его рука ныряет под сорочку, как пальцы ищут и находят короткие черные завитки, гладят, нежно играют, чуть надавливают…
И гладят ее уже набухшую и влажную плоть, жаркую и тесную…
Дерзко раздвинув ее бедра, он проник внутрь одним пальцем… И только тогда взглянул в ее лицо.
– Несправедливо по отношению к нам. К тебе и ко мне, – объяснил он, продолжая ее ласкать. И проник глубже: она вздрогнула и закрыла глаза.
Почувствовала, как он наклонился ниже, как дует на ее ноющий сосок.
Его губы сомкнулись на крохотной горошинке. Он стал сосать, и она никак не могла сглотнуть.
Только схватилась за его плечи и держалась, держалась, пока он предавался наслаждению и уносил ее с собой.
Она жаждала наброситься на него, накричать, объяснить, что он не прав, что нет никаких «нас»… но он был прав.
«Мы» были и есть… и, наверное, будут.
Как бы она ни старалась это отрицать, он все знал. И она тоже. В страсти они не только похожи, но и каким-то образом связаны. Неразрывно.
Он отбросил ее рубашку.
Тяжело дыша, она лежала на смятом покрывале и наблюдала, как он рисует чувственные арабески на ее разгоряченной коже.
– Это…
Он провел ладонью от груди до талии, к изгибу бедра и полюбовался ее беспомощным откликом.
– Именно это восхищает меня, связывает, ослепляет. – Его губы дернулись в самоуничижительной усмешке. – Даже командует мной.
Она тихо охнула.
– Красота… – он повернул руку и провел тыльной стороной ладони по ее животу, отчего ее дыхание пресеклось, а нервы дрогнули, – преходяща, мы оба понимаем, и нет гарантии, что она не исчезнет сейчас или завтра. Но это… – он провел ладонью по ее груди, и она вздрогнула, – это обещание вечного блаженства.
Их взгляды встретились, и то, что она прочла в его глазах, заставило ее сердце замереть. Так вот что он испытывает к ней и думает о них обоих!
– Я люблю в тебе женщину. И поклоняюсь богине. Не ослепительной внешности, а той женщине, что скрыта внутри. С ней я сливаюсь, с ней мечтаю соединить свою жизнь, с ней мечтаю провести остаток лет.
Немного помолчав, он прижался жарким поцелуем к местечку чуть пониже ее пупка.
, – Вот чего я жажду. Кому служу. В ком нуждаюсь. Эта женщина способна сделать меня цельной личностью.
Его губы вновь коснулись того же места, и она закрыла глаза, словно пытаясь защититься от слов, проникших в самое сердце, от бурлящих ощущений, которые вызывали его губы, огненным клеймом обжигающие чувствительную кожу.
Потом его губы утонули в завитках венерина холмика, он снова развел ее бедра и…
– О Боже, Диллон! – едва не вскрикнула она, но стиснула зубы, помня, что ее могут услышать. И беспомощно застонала, когда он накрыл ноющий бугорок губами и стал обводить языком.
Впившись зубами в кулак, заглушая собственные стоны, она вцепилась в его волосы и бесстыдно извивалась, пока он сводил ее с ума.
Жар перелился через край. Его место заняла страсть, жгучая, всепоглощающая, сметающая всякое сопротивление, она капитулировала, стала богиней, какой он ее знал, приняла его в своем храме. И сама дала ему все, о чем он мечтал.
Ее мир, обезумев, сотрясался, реальность куда-то исчезла, само существование разбилось на осколки, и блаженство нахлынуло на нее, наполняя и обволакивая.
И все же она ждала. Нетерпеливо. Балансируя на краю.
Но он вдруг оставил ее. Растерянную, одинокую. Она пыталась протестовать, но не могла найти слов. С трудом открыла глаза и облегченно вздохнула.
Он избавлялся от одежды. Обнаженный бог лег рядом с ней на сбившееся покрывало. Приподнялся, лег меж ее бедер, обвил ее ногами свою талию и вонзился в нее, соединив их.
Накрыл губами ее губы. Они двигались в едином ритме.
Настал момент экстаза, и не осталось ничего, кроме слепящего света, жара и пламени, охвативших души.
Для Прис наступил момент истины.
Он и она вместе.
Она не знала, что делать с этим откровением. Но как они могут быть вместе? В мире, за пределами этой постели? За пределами его объятий?
Как можно быть уверенной, что все его ласки не плод его умелых убеждений?
