Она проснулась посреди ночи. Внезапно вернулась к реальности. В комнате было темно: свеча давно догорела. Дом был погружен в сонное молчание, но море мрака за окнами слегка посветлело.
Диллон лежал рядом, прижавшись к ней, – теплый, сильный. И странно успокаивающий.
Его рука лежала на ее талии; их ноги переплелись. Непривычное прикосновение волосатой конечности к мягкой коже возбуждало чувственность.
Но ей было необходимо подумать… взвесить и оценить… вспомнить все, что он сказал, что она сама увидела и поняла.
Ей нужно определить собственное положение. Сообразить, изменилось ли что-то. Есть ли у них совместное будущее, или, как она боялась, все это притворство и чушь…
Прис осторожно придвинулась к самому краю, выползла из-под его руки и уже почти освободилась, когда он выбросил вперед руку и бесцеремонно рванул ее к себе.
– Куда это ты собралась?
Она с трудом перевела дыхание.
– Мне нужно подумать.
Диллон тяжело вздохнул, и его дыхание пошевелило завитки на ее затылке.
– Не нужно. Твоя беда в том, что ты слишком много думаешь.
Он шевельнулся, обнял ее. Большая теплая ладонь соскользнула с плеча и стала ласкать попку.
Она стиснула зубы и попыталась увернуться. Но другая рука придавила ее живот и удержала на месте.
– Если тебе так уж необходимо подумать…
Он придвинулся ближе и прижался возбужденной плотью к ее ягодицам. Пальцы другой руки стали ласкать мягкие складки между бедер.
– Тогда подумай вот о чем: от кого ты бежишь? От меня? Или от себя?
Она прикусила губу, чтобы приглушить стон, и закрыла глаза. Потому что точно знала, от кого бежит. О чьем существовании пытается забыть. Той самой женщины, которой она становилась в его объятиях.
Если он не полюбит ее с той же безумной страстью, с той же беззаветной преданностью, ее сердце будет разбито.
Он манил шокирующе откровенными ласками, заставлял расцветать для него, наполнял ее, сливался с ней, и эта буйная вакханка пила блаженство жадными глотками.
Она закрыла глаза, жалея, что не может вот так же отсечь тревожные мысли.
Их тела снова двигались в чувственном танце, но она боялась, что не сумеет точно так же владеть им.
Его губы коснулись ее виска, и она невольно охнула.
– Я не… – Помедлив, она все же прошептала: – Я не понимаю.
По крайней мере это правда: она слишком глубоко завязла, чтобы прибегнуть ко лжи.
Диллон по-прежнему двигался в том же ритме, но при этом обвел языком ее ухо.
– Пойми это, – хриплым от желания голосом пробормотал он. Она расслышала эти два слова, почувствовала каждое вместе с очередным выпадом, пока он вонзался в нее, утверждая свои права. – Я сделал тебе предложение не из моральных обязательств, – процедил он, входя в нее еще глубже. – И несмотря на все твои рассуждения, не ты соблазнила меня. Я позволил тебе соблазнить меня. А это не одно и то же. Совсем не одно и то же.
Последние слова были едва слышны…
И пламя снова вспыхнуло, охватило обоих, жадно пожирая; она бросилась в огонь радостно, с готовностью. Неукротимая богиня в ней наконец-то вырвалась на свободу.
И принадлежит ему. Как он принадлежит ей.
В это она верила.
Одно было ясно. Он не зря предупреждал ее забыть о бегстве.
В последующие дни она шага не могла сделать, чтобы не наткнуться на него. Он постоянно присутствовал в ее мыслях. Наяву он постоянно присутствовал рядом.
Постоянно похищал ее, чтобы вместе окунуться в буйное и порочное, неукротимое и запретное, даже в окружении высшего света, постоянно волновал ее, доставляя самые острые ощущения, которыми упивалась та буйная вакханка, что крылась в ней.
И с каждой новой интерлюдией подобного рода, с каждым прошедшим часом становилось все труднее отказывать ему, все труднее скрывать проказницу-богиню, вновь становиться чинной, пристойной светской мисс, логичной и здравомыслящей дамой.
Не успела она что-то сказать, как он поцеловал ее и продолжал целовать, пока желание не воспламенилось.
Но с нее довольно! Так больше продолжаться не может.
Она должна что-то решить и действовать.
И прежде всего необходимо допросить человека, который лучше всех знал Диллона.
