– Нет, – сказала Грей. – Он может остаться.
– Но, миледи, это не положено.
Грей посмотрела в широко раскрытые глаза женщины.
– Он останется, – твердо заявила она, предоставляя Мелли протестовать сколько угодно.
Служанка недовольно скривила губы.
– Барону Бальмейну это не понравится, – проворчала она.
– Мне все равно, понравится это барону или нет, – отрезала Грей. – Собака останется.
Как бы поддерживая свою хозяйку, Ворчун грозно гавкнул, а затем громко зарычал с ворчливыми интонациями, чему и был обязан своим прозвищем. Кипя от возмущения, Мелли круто повернулась и прошла к двери, с треском ее захлопнув. Потом, что-то бормоча себе под нос – Грей не стала вникать в смысл недовольной тирады, – сложила рубашку и повесила ее на спинку стула.
– А когда должен появиться ребенок, миледи? – спросила служанка как бы мимоходом.
Прямота вопроса застала Грей врасплох, и она испуганно вскинула глаза на Мелли.
Служанка развела руками, насмешливо извиняясь.
– Все об этом знают, – сообщила она. – У барона Бальмейна не было других причин для общения с Чарвиками, хотя странно, что первым делом он связался с вами.
Спасительный гнев помог преодолеть замешательство.
– Где он? – спросила она, спуская ноги на колючий тростник.
Ворчун неохотно сел на пол, уставившись на хозяйку глазами, полными обожания.
– Уехал, – заявила Мелли, подходя к Грей. Ее взгляд скользнул по спокойно сидевшей неподалеку собаке. – Поднялся до рассвета и ускакал.
Сердце сжалось от боли, но Грей притворилась, что ее очень интересует Ворчун. «Все к лучшему», – подумала она, лаская влажную морду пса.
– Наряды не слишком хороши, – выразила свое мнение Мелли, раскладывая одежду, предназначенную для Грей. – Но тут уж ничего не поделаешь, подождем, пока не привезут ткани, за которыми послал барон.
Грей удивилась:
– Он заказал для меня ткани?
– Да, – Мелли передернула плечами. – Сегодня утром он сказал управляющему, чтобы тот сделал это срочно. У нас с вами будет много дел, когда ткани доставят. Вы ведь умеете шить, да?
Грей кивнула:
– Да, это я умею.
Мелли хихикнула, что-то ей показалось смешным.
– Ну ладно, – сказала она, поворачиваясь к своей новой хозяйке с рубашкой в руках. – Поднимите руки.
С самого детства никто не помогал Грей одеваться, и ей показалось, что поздно вновь приобретать такую привычку. А главное, неудобно было обнажаться перед этой женщиной.
– Я могу одеться сама, – сказала она, протягивая руку за одеждой.
Нахмурившись, Мелли отдернула руку, в которой держала рубашку.
– И скажете барону, что я не выполняю своих обязанностей.
– Уверяю тебя, он ничего от меня об этом не услышит, – Грей снова потянулась за рубашкой, но служанка еще дальше отвела руку.
– Не беспокойтесь, миледи, – резко ответила Мелли. – Я не против того, чтобы оказать вам такую услугу. Кроме того, мне придется увидеть гораздо больше, когда я буду помогать вам мыться. А теперь – поднимите руки, если, конечно, не хотите продолжать пререкания вместо того, чтобы быстренько одеться.
Конца препираниям видно не было, и Грей выпустила из рук одеяло. К счастью, рубашка была надета без промедления.
– Поздней весной, может быть, в начале лета, – предположила Мелли, оглядывая фигуру Грей.
Та поняла, что она имеет в виду появление младенца, так как ее тело уже приобрело округлые формы. Возмущение вспыхнуло неожиданно.
– Это тебя не касается, – отрезала Грей, протягивая руку за нижней юбкой.
Мелли, казалось, с удовольствием предоставила своей новой хозяйке самой закончить одевание. С преувеличенной осторожностью она обогнула спокойно взиравшую на них собаку и стала застилать постель.
– Леди Лизанна тоже ждет ребенка, – сообщила служанка.
Руки Грей, зашнуровывавшей платье, замерли. Почему-то ей стало обидно, что Гильберт не рассказал о беременности сестры, особенно учитывая предстоящее ему самому отцовство.
Она затянула шнурки.
– И когда же ждут появления ребенка? – спросила она, надеясь, что вопрос звучит непринужденно.
– Ранней весной, миледи, – сообщение сопровождалось прочувствованным вздохом. – Как бы мне хотелось быть с нею в это трудное время.
Грей повернулась, чтобы взглянуть на служанку.
– А почему ты не сможешь? Уголки губ Мелли опустились.
– Я надеялась, что поеду к ней, как только погода улучшится, но барон решил, что будет лучше, если я побуду с вами, миледи.
Несмотря на свое удрученное состояние, Грей не могла не посочувствовать служанке.
– Тогда я понимаю, почему ты с такой неохотой согласилась прислуживать мне. Извини, что тебе пришлось выполнять такие обязанности.
Мелли пожала плечами.
– У вас есть головная повязка? – спросила она, резко меняя тему разговора и разглядывая лицо и волосы Грей, в беспорядке разметавшиеся по плечам.
Грей напряженно застыла.
– Нет, я не ношу повязку.
– Гм, – Мелли вгляделась в лицо хозяйки более пристально. – Было бы очень кстати, если бы вы прикрыли это пятно, – размышляла служанка, не обращая внимания на то, что Грей залилась румянцем. – Нам бы тогда не пришлось возиться с волосами. Знаете, я не очень ловко управляюсь с ними. Леди Лизанна не слишком часто поручала мне прически…
– Мне не понадобится головная повязка, – Грей отчеканила каждое слово.
Брови Мелли взлетели вверх.
– Как пожелаете, миледи, – пробормотала она. Стараясь взять себя в руки, Грей повернулась спиной к служанке и принялась натягивать плотные чулки. Да, мысленно призналась она самой себе, Гильберт прав. Есть у меня коготки.
Целую лигу[2] отмахали они, прежде чем Гильберт натянул поводья.
– Проклятье! – выругался он, удивляя свой отряд. Без лишних разговоров барон повернул коня обратно.
На всем обратном пути до Медланда он ругал себя за слабость, посылал проклятия небесам, и если бы Господь мог слышать его в громыхании копыт, то, несомненно, покарал бы на месте.
Черт бы побрал ее сердитые глаза, ее колдовской рот, ее изящный носик. Будь проклят изгиб ее шеи, ее теплые бедра, крепкие груди. Будь проклята ее наивность, ее обман…
Она оплела его неодолимыми чарами, сила которых не ослабела после того, как она оттолкнула его этой ночью. Нет, он все больше хотел обладать ею. Хоть и попытался удовлетворить страсть с непривередливой служанкой, но не преуспел в этом и в предрассветной мгле опять пришел в комнату Грей. Он удивился, обнаружив, что она спит нагая; лунный свет, проникавший в окно, освещал округлости ее тела, тела будущей матери.
Гильберт не смог сдержать желания положить руку на живот Грей. Она пошевелилась от его прикосновения, но не проснулась. Усевшись на край кровати, он так и не отнял своей руки, а остался в комнате, удивляясь трепетным движениям своего ребенка в чреве матери, пока – слишком быстро – не