девушке. Старуха была сгорблена годами и напоминала крючок, однако двигалась с удивительной быстротой.
— Значит, ты вернулась к нам, дитя, — бурчала она, прищуриваясь и вглядываясь в лицо Райны из-под плотно надвинутого на глаза капюшона, прикрывающего от света ее красные глаза.
— Она ушиблась при падении, — вмешался Этель.
— Гм, — хмыкнула колдунья. — Мне кажется, Райна вполне здорова и ей надо только помыться и поесть.
— Я попал камнем ей в шею, и девушка говорит, что ее ребра…
Дора взмахом руки заставила Этеля замолчать:
— Что-то я не слышала, чтобы Райна жаловалась. Пусть сама мне скажет.
Райна хотела скрыть свою слабость и сделать вид, что чувствует себя хорошо. Однако тело отказывалось повиноваться, и ноги подкашивались. Слава Богу, что Этель был наготове, и его медвежьи лапы вовремя подхватили девушку, не дав ей вновь приложиться к земле.
— Я неплохо себя чувствую, — пробормотала она. А сама покачивалась и шаталась как пьяная.
Холодные пальцы ощупали шишку на ее шее, коснулись лица и, наконец, застыли на лбу. И вдруг колдунья, словно обжегшись, отдернула морщинистые, заскорузлые руки:
— Да на тебе проклятие, — взвизгнула старуха. — Оно жжет мне руки.
Проклятие Томаса. Райна вздохнула:
— Да, на мне лежит проклятие.
По толпе прокатился ропот, но Дора знаком велела всем молчать. Сверкая красными глазами из-под капюшона, она загадочно проговорила:
— Может, мне удастся снять проклятие…
Райна покачала головой:
— Поздно. Оно свершилось.
— Свершилось? — Дора хихикнула и взглянула на Этеля. — Отнеси ее. Мне надо многое успеть сделать до полуночи.
— Слабенькая, — прошелестел чей-то голос…
Струйки пота заливали глаза, катились по лицу и попадали на губы. Пот был солоноватым на вкус. Меч, которым Райна размахивала, оттягивал руку.
Эдвин, казалось, вовсе не устал. Повязка, поддерживающая раненую руку, уже давно была не нужна. Он презрительно оглядел девушку с головы до ног.
— Слабенькая? — повторила она, стараясь сохранять спокойствие, что давалось ей с трудом.
Эти две недели она жила, чувствуя со всех сторон недоверие и подозрение.
— Да, слабенькая, как все женщины.
— Но я и есть женщина.
— Наверно, мне не надо объяснять. Я хотел сказать, что ты слабая, как женщина, выросшая среди норманнов.
Райна прекрасно понимала, что с ним спорить бесполезно, но не удержалась от возражения:
— Я снова напоминаю вам, что я саксонка.
— Это еще надо доказать!
Бросив меч, девушка подняла руки, показывая ему свои ладони:
— Две недели я занимаюсь с мечом, который лишь наполовину легче вашего, а вы все твердите, что я не доказала своей преданности саксам!
Женщин, владеющих мечом, в лагере было немного. Этель объяснил ей, что их обучали боевому искусству, чтобы они могли защитить себя при неожиданном нападении норманнов.
Подойдя поближе, Эдвин стал внимательно разглядывать ее ладони.
— Нет, вы еще не доказали своей преданности, — он поднял меч с земли, подал ей. — Возьмите и не смейте бросать оружие.
Райна едва сдержала стон. Хрупкая, она с трудом поднимала тяжелый меч, и сил уже еле-еле хватало на то, чтобы помахать им несколько минут. Мышцы от напряжения болели, ломило еще не зажившие бока.
Изготовленный специально для обучения воинов, меч был гораздо тяжелее обычного. Этель сказал, что это сделано с умыслом: после такого меча человеку, идущему в бой, обычное оружие кажется легким.
«Но почему тогда лишь одна я не занималась с мечом? — размышляла девушка и тут же нашла ответ. — Потому что никто, кроме меня, не попал в немилость к Эдвину».
Развернув плечи, Райна взяла меч. Эдвин указал ей на деревянный ящик, где остались отметины от ударов мечом, нанесенных ею.
Весь остаток сил девушка вложила в удар. Казалось, трещали кости, но Райна вновь поднимала меч и рубила ящик, не обращая внимания на бормотание Эдвина.
Она решила, что скорее упадет обессиленная, чем перестанет упражняться с мечом. Но тут послышались голоса. Обернувшись, она увидела четырех всадников.
Один из них выглядел весьма живописно. Лошадь его, должно быть, знавала лучшие времена. Одетый в потрепанный плащ, из-под которого виднелась ряса, незнакомец, похоже, с трудом держался в седле. Но более всего его отличала от сподвижников Эдвина голова с тонзурой. Зачем это саксы привезли с собой монаха?
Эдвин пошел навстречу верховым. Райна, снедаемая любопытством, положила меч и тоже направилась к незнакомцам.
— Встретили его в лесу, бродил там, — объяснил тучный сакс. — Говорит, что за ним охотятся норманны.
Довольно часто соплеменники искали и находили убежище в Эндердесвольде, пополняя отряд Эдвина, где уже было девяносто человек. Но вожаку полагалось быть бдительным. Остановившись, он спросил:
— Ты сакс?
Тот кивнул головой.
— Как зовут тебя, брат?
— Юстас, — ответил незнакомец звучно и четко, без намека на акцент. — Брат Юстас из церкви Святого Августина.
Райну охватило непонятное волнение. Ей показалось, что она уже где-то встречалась с этим монахом. Девушка внимательно разглядывала его широкоплечую, мощную фигуру, грубое, но симпатичное лицо. Длинный нос, прямой, но немного сбитый на одну сторону, что напоминало о давнем переломе; выступающие скулы; твердый, резко очерченный подбородок — все говорило о сильной воле.
И вот их глаза встретились: на нее смотрели чистые голубые глаза, оттененные темными ресницами. Да, ничего не скажешь — хорош собой незнакомец, но прежде им встречаться все же не доводилось. Она бы непременно запомнила такого человека.
— Ты говоришь, за тобой гонятся? — продолжал допытываться Эдвин.
— Да.
— Почему?
— Норманны не заботятся о святынях саксов, не уважают веру нашего народа…
Замолчав, он воздел руки к небу:
— В гневе я бросил им вызов, и теперь они называют меня еретиком.
— Ты бежал от них?
Сжав кулаки, монах кивнул.
«Большие руки, — пришла в голову мысль Райне, — годятся для того, чтобы держать меч, а не молитвенник».
— Мне стыдно, что я бежал от них, — вздохнул монах, — но у меня не было другого выхода.
— Почему именно в Эндердесвольд?
Юстас пожал плечами.
— Я хотел ненадолго спрятаться в лесу, но заблудился.
Эдвин посмотрел на всадников, приведших монаха в лагерь:
— Его преследовали?
