— Э, нет, — усмехнулся умник, сворачивая в тихий переулок, — тут нужен ум иного толка. Вашего, Борис Андреевич. — Припарковался у серого девятиэтажного дома, заглушил мотор. — Вы — ученый до мозга костей. А кто заразился вирусом науки, не излечится вовек. И вы — руководитель по призванию. Редкое сочетание, жаль только, поняли мы это поздно. Но лучше, как говорится, поздно, чем никогда. Уверен, вам не безразлична судьба ваших коллег. С кем многое пройдено, того из жизни просто так не вычеркнуть. Вас ждут и люди, и наука. Подумайте над нашим предложением, Борис Андреевич. Но прошу: недолго. Свято место, как известно, пусто не бывает. Посадят в директорское кресло какого-нибудь бойкого выскочку- недоучку, каких сейчас хоть пруд пруди, и конец нашему дому — уйдет народ к другому.
— Все не уйдут, — неуверенно возразил Борис.
— После вашего ухода уволилась треть. Лучшая. Еще треть разбрелась за эти годы. Остались самые стойкие — фанаты науки и те, кто никому не нужен. Полагаю, при новом руководстве и этих надолго не хватит. — Глебов не верил своим ушам. С ним разговаривал не пройдоха, который когда-то не устоял перед заманчивым посулом. Рассудительный, осторожный, неглупый человек убеждал сейчас согласиться со своими доводами. А доводы достаточно веские, и спорить с ними трудно. Но как же, видно, не просто досталось бедолаге право быть сытым! Такая метаморфоза с безмятежным покоем не уживается. — Можно хлопнуть дверью один раз и плюнуть с досадой на глупцов, что за ней остались, — негромко продолжал преемник. — Но не стоит упираться, когда тебя просят войти. Ваши идеи, Борис Андреевич, могут и должны спасти институт. Не думаю, что вы к этому индифферентны. — Он перегнулся через Бориса и открыл дверцу с его стороны. — Засим, как говаривали прежде, разрешите откланяться. Мне нужно заехать еще в одно место. Я с Любочкой договорился, что задержусь. Всего хорошего, Борис Андреевич! Очень надеюсь увидеться. И поработать вместе, как в старые добрые времена. А вы согласны, что они были не такими уж и черными, скорее полосатыми? — И, не дожидаясь ответа, повернул ключ зажигания. — Удачи вам!
На поминках Крестовский появился через час, когда Борис, извиняясь за ранний уход, прощался с хозяйкой. В прихожей Глебов вручил смущенной, заплаканной Любовь Ивановне деньги, которые, на счастье, оказались в его бумажнике.
Через четыре дня русский профессор повез Жака на первый сеанс. Отец и сын де Гордэ прилетели в Москву неделей раньше оговоренного срока. Но их спешка понятна. Когда дело касается жизни, летят к черту все сроки. Отец упрямо рвался поехать третьим, однако это был не тот случай, когда Бог благоволит троице, и Глебов настоял на дуэте. Всю дорогу Борис боролся с искушением спросить, почему же мадам Васса не прилетела? Заодно и взглянула бы на родные места. Кажется, тоска по родине — не придуманная морока, неужели новоявленную парижанку не тянет в Москву? Наконец не выдержал и равнодушно (!) бросил короткую фразу.
— Madam Vassa doesn't want to come to Moscow, isn't it?[9] — На чужом языке это прозвучало довольно глупо и вместо формальной вежливости выдало бестактное любопытство.
— I don't know[10], — еще короче ответил Жак. Вот эти слова и непритворный тон ясно дали понять, насколько не волнуют его чужие проблемы, когда своя печенку грызет и запросто может свести в могилу.
Больше разговаривать было не о чем, наступала пора от слов переходить к делу, и через пятнадцать минут вишневая «восьмерка» въезжала на участок, огороженный низким частоколом.
— С Богом, — пробормотал Борис, поднимаясь на крыльцо бревенчатого дома.
— What?[11] — спросил Жак. Его и без того бледное лицо стало совсем серым: дорога, волнение и страх перед неизвестностью порядком измучили беднягу.
— Good luck![12] — ободряюще улыбнулся Глебов.
— Thank's![13] — выдохнул француз.
Времени катастрофически не хватало. Он спал по четыре часа, деля сутки на работу и Жака. ЗАО «Стежка» заключила договор с частной охранной фирмой, и теперь по территории предприятия лениво слонялись крепкие ребятки, по виду ничем не отличимые от водителей-дальнобойщиков. Только в каждом глазу дремало по шилу да неспешная походка намекала, что лучше с этими людьми не связываться. Внешне все шло своим чередом. Деловые переговоры, рейсы, грузы, прибыль — как по маслу. Но известно же, как легко входит в масло нож. А в том, что он не заставит себя ждать, Борис не сомневался. Проблема не отпала, просто большая ее часть скрылась под тихой гладью. На кардинальное решение требовались мысли, время и ресурсы. Все слагаемые — в дефиците.
А вот в лечении Жака наметился позитив, и радостный отец уже смотался в Париж — обнадежить домашних. Да и по супруге, видно, соскучился: с такой в разлуке долго не выдержишь. Между двумя мужчинами возникло скрытое напряжение, которое не проходило, несмотря на старания обоих сохранить взаимное дружелюбие. С одной стороны, Борису был симпатичен этот немногословный человек, разрывающийся между бизнесом, домом и сыном. С другой — приходилось постоянно подавлять раздражение, которое вызывал холеный, уверенный в себе француз. Знал ли господин Ив, каким сокровищем обладает? Наверняка! Но о своей жене не обмолвился ни разу. Иногда Борис случайно ловил на себе странный взгляд. От него становилось не по себе, и оцарапывалась совесть. Но повторись сейчас тот вечер, Глебов не раздумывая поступил бы так же.
С той только разницей, что теперь не отпустил бы от себя чужую половину ни на шаг. Никогда! Здесь совесть чувствам не советчик. Вспомнился другой вечер, вчерашний, в номере гостиницы «Метрополь». Они обсуждали возможность для Жака встретить Рождество дома, в Париже, когда у того зазвонил мобильный.
— Oui?
Из последующего монолога ухо выхватило одно: Васья. Тон был сдержанным, суховатым, и Борис удивился: вроде она говорила о теплых отношениях с взрослым пасынком. Но гораздо больше уха изумился глаз, наткнувшись на остекленевший взгляд, устремленный в стену, за плечо говорящего. Ив не сделал никакой попытки встать, перехватить у сына телефон, перекинуться парой ласковых фраз с женой, озаботиться ее самочувствием, повздыхать и с сожалением вернуть трубку. Вместо этого любящий муж вцепился пальцами в подлокотники кресла, точно его собирались тащить на плаху, напрягся, как мышца спортсмена, и уставился в пустоту невидящими глазами. Потом заставил себя подняться и вышел, в следующую минуту из ванной послышался звук льющейся воды. Вошел как ни в чем не бывало, такой же невозмутимый и деловитый. Только тщательнее приглажены мокрые волосы да подрагивает веко. А наблюдатель опустил глаза, испытывая бесстыдную, эгоистичную радость, которая сводила на нет всякое разумение о себе самом. Увиденное заставило собой удивиться, но это того стоило.
В кармане зазвонил сотовый.
— Да?
— Привет! Чем занимаешься? — голос Сергея обещал хорошие новости.
— Черныша выгуливаю.
— Молодец! — одобрил друг. — Твой пациент еще не улетел?
— Вчера как раз это обсуждали.
— Парень родился в рубашке: анализы уверенно двигаются к норме. Можешь со спокойной совестью отправлять его в Париж, а самому малость отдохнуть. Когда у них там Рождество? Двадцать пятого?
— Да.
— Пусть летит да не забудет свечку поставить, что послал ему Бог русского ученого. Не ты — стало бы это Рождество последним в его жизни. Все-таки талантливый мы народ, Борька! — убежденно заявил Сергей. — Учат нас жизни все, кому не лень, но прихватит — задницы свои спасать к нам бегут. А мы ставим их на белы ноги да отправляем продолжать свое вихлянье по планете, как говорила Василиса. Кстати, не знаешь, случайно, почему она не прилетела?
— Нет.
— Интересно было бы на нее взглянуть!
Перед глазами Глебова возникла высокая стройная женщина у камина, в длинном сером платье, с ниткой жемчуга на шее, и он от души порадовался за друга, что тот не видел мадам де Гордэ. Серега и без того до сих пор вздыхает, что на каждые шестьдесят ударов сердца один стучит по Вассе.
— Как продвигается твоя заявка на патент? — вернул в реальность энергичный голос.
— Получил положительное решение.
