— Поздравляю! — завопил в трубку солидный академик. — Борец-молодец, наконец-то! Представляешь, скольких теперь спасем твоим «Лучом»? Официально, открыто, не таясь. Помнишь, как чуть не влипли тогда? — Еще бы не помнить! До сих пор на памяти тот день, когда заведующего отделением, профессора и доктора медицинских наук едва не поперли с работы за проведение несанкционированных исследований. — Медицинский центр откроем, со всех концов света больных принимать станем, без разбору, — разошелся не на шутку Сергей, — международные симпозиумы будем проводить, в другие страны методику лечение продвинем. Ведь это — страшнейшая болезнь, Борька. Диагноз — как приговор.
— Уймись, академик, на раскрутку нужны большие деньги, а на твои замыслы — миллионы зеленых, — остудил прожектера реалист.
— Ерунда, — не согласился тот, — лиха беда начало. С такой бомбой в руках мы весь мир вылечим!
— Если сами не взорвемся, — хмыкнул Борис.
— Я тебе больше скажу, дорогой ты мой человек, — посерьезнел онколог, — твое открытие на Нобелевскую тянет. Рак — проклятие для человека, бич Божий, смерть без пули — назови как хочешь. Болезнь не щадит никого: ни талант, ни бездарь, ни королей, ни пастухов, ни стариков и ни детей. Эта гадина не признает границ, не знает религиозных различий. Косит всех! И тому, кто ее победит, благодарное человечество памятник при жизни поставит — не то что академия премию даст. Уж ты поверь мне, Борька! Столько страданий и горя за свою практику навидался — врагу не пожелаю. А ты как собираешься Новый год встречать? — резко сменил тему Сергей. — Может, к нам подтянешься? Галка индюшку грозится запечь, — соблазнял друг, — уже сейчас с новогодним меню шепчется и ко мне каждый вечер пристает за советами. Представляешь, домой прихожу — душа покоя просит, а мне под нос листок с писульками тычут да еще почтения требуют, — весело пожаловался «советчик».
— До Нового года еще далеко, — уклонился от ответа Борис, — дожить надо. — Он любил бывать дома у Яблоковых, но новогоднюю ночь тянуло провести за своим столом, с Чернышом напротив и ликующим «ящиком» в углу.
— Как знаешь, — не стал настаивать друг, — но мы тебя ждем.
— Спасибо!
— Ладно, Борька, бывай! Уже поздно, а у меня завтра трудный день. Еще раз поздравляю, честно говоря, такому патенту другого ответа и не могло быть. Теперь начнем борьбу за инвестиция, годится?
— Вполне! — согласился Борис.
Потом он долго не мог заснуть. Проблемы ворочались в голове, и каждая тянула одеяло на себя. Уже погружаясь в дрему, понял, какой отдаст предпочтение.
Жак с отцом улетели в Париж с предварительной договоренностью вернуться через две недели и продолжить лечение. Прощаясь, старший де Гордэ пожал руку и твердо заявил:
— Я верю в успех, господин Глебов! И я хочу обещать: когда все закончится, вы получите инвестиции. Подготовьте бизнес-план. — Потом пару секунд помедлил. — Спасибо! — И, словно переступая что-то, тихо добавил: — Я многое могу понять.
О чем он при этом думал, можно было только догадываться. Но на догадки не было охоты.
А к ночи случилась беда. Его разбудили звонки. Телефон трезвонил не умолкая, и со сна Борис не сразу сообразил, где звонят: в дверь или рядом, в ухо. Включил бра, посмотрел на часы: два.
— Слушаю?
— Борис Андреич, — залопотала перепуганная Зина, — простите, ради бога, если разбудила. Но у нас чепе!
— Что случилось?
— Беда, Борис Андреич, Кирилла зарезали, — всхлипнула девушка.
— Что?! — Остатки сна взорвались дикой вестью. — Как «зарезали»? Я же с ним вечером разговаривал, вместе выходили через проходную. Это было, — Глебов прикинул время, — три часа назад. Он ехал домой на своей машине и никуда не собирался заезжать.
— Он жив, Борис Андреич, — успокоила помощница. И вдруг икнула. — Ой, простите! Его сволочь какая-то… и-ик… в подъезде дома пырнула ножом. Слава богу, в квартире на первом этаже день рождения отмечали… и-ик… гостей провожали, дверь открыли, а… и-ик…
— Подожди, Зина, какой день рождения, какие гости? Ты можешь толком объяснить?
— Вряд ли… и-ик! Извините, наверное, на нервной почве икота напала.
— Попей воды, — посоветовал Глебов, — успокойся и постарайся внятно рассказать, что произошло.
— Хорошо, Борис Андреич, я перезвоню через минутку, хорошо? И-ик, ой!
— Жду, — коротко ответил Борис и положил трубку.
Минутка растянулась на пяток. За эту растяжку он перебрал в памяти все разговоры и встречи с коммерческим директором в последнее время. Кирилл не казался ни испуганным, ни озабоченным. Наоборот, с его лица не сходила довольная улыбка, и он как-то даже намекнул, что скоро их неприятности закончатся. В замоте Борис не придал этим словам значения, о чем сейчас очень жалел. Парень, видно, надумал поиграть в героя-одиночку и распутать клубок самостоятельно, за что и поплатился. Глебов вдруг вспомнил тот разговор после налета и туманное «как знать». Неужели Кирилл всерьез решил, что угрозой разоблачения остановит этого бандита? Снова зазвонил телефон. Он снял трубку после первого гудка. — Да?
— Борис Андреич, это опять я, — просветила Зинаида.
— Слушаю тебя внимательно.
И секретарь, хотя и сбивчиво, но довольно внятно доложила, что несколько минут назад ей позвонил Михал Сергеич, отец Балуева, и сообщил, что сына ранил в подъезде какой-то ублюдок. Ножом. Парень, слава богу, жив, но в больнице и хочет срочно поговорить с Глебовым.
— Хорошо, в какой больнице?
— В Склифе, в хирургии. Борис Андреич, — зашептала Зина, — мне страшно! По-моему, на нас кто-то здорово наезжает.
— Читай лучше дамские романы, — посоветовал Глебов, — а детективы выбрось. Они нагоняют страх и тоску.
— Так и сделаю! — на полном серьезе пообещала Зинаида.
Насколько легче успокоить другого, чем себя. Тем более трудно оставаться спокойным, когда знаешь, что от твоего решения зависят не только судьбы, но и жизни людей. А может, плюнуть на достоинство да уступить? Ради покоя всех и собственного переступить через единственную и последнюю просьбу зеркального тезки, его надежду и веру, через доверие многих, смириться, закрыть глаза и робко подъедать бандитские объедки? Пусть те жируют, может, когда и подавятся. Повсюду беспредел, все зло все равно не искоренить.
Рядом зазвонил будильник. Звонок был таким энергичным, боевым, так настойчиво звал в день, призывал к активности, что тот, кого он тормошил, разом откинул все сомнения. Нет, перед тьмой пасовать глупо, потому как ее всегда сменяет свет. А то, что самый темный час — предрассветный, известно каждому. Но не одним же часом живет человек! Борис вскочил с дивана и бодро, будто не он провел почти всю ночь без сна, скомандовал:
— Черныш, гулять!
К Кириллу в этот день его не пустили: после операции больному необходим покой. А на следующий уже с утра Глебов с тревогой вглядывался в бледное лицо.
— Расслабьтесь, Борис Андреич, все нормально. Этот козел никогда не мог довести дело до конца.
— Ты знаешь, кто на тебя напал? — опешил Борис.
— Конечно, — усмехнулся коммерческий директор, — Витька, баркудинский холуй! Он на Гошку шестерит с пеленок, да только идиот круглый: ничего доверить нельзя, загубит на корню. Удивляюсь, как до сих пор Ястреб при себе такого болвана держит.
— Какой ястреб? — не понял Борис.
— Да Баркудин! Кликуху эту ему прилипалы еще в школе дали, — пояснил Кирилл. — Дорожил он ею очень. — И недобро усмехнулся. — С детства в хищники метил, хоть ползать, хоть летать — не важно, лишь бы кого рвать.
— Послушай, давай не будем вдаваться в его биографию, — попросил Глебов, — неинтересно это,
