Жена дитя

– А я – что давал.

– Негодяй!

– Ты ловко подбираешь слова – все отвратительные.

– У меня есть для тебя еще одно, еще отвратительней! Трус !

Это его проняло. Возможно, единственное слово, способное его затронуть: он не только чувствовал, что это правда – он знал, что жена знает это.

– Что ты хочешь этом сказать? – спросил он, неожиданно покраснев.

– То что сказала. Ты трус и знаешь об этом! Ты можешь оскорбить женщину, если тебе не грозит опасность; но когда против тебя мужчина, ты трусишь и ни на что не способен. Вспомни Мейнарда!

Впервые подобное обвинение было произнесено открыто; хотя не один раз с Ньюпорта думала она о той хитрости, с помощью которой ее муж избежал встречи с человеком, имя которого она произнесла. Он считал, что она только подозревает и ничего не знает о содержании письма, доставленного слишком поздно. Он изо всех сил старался это скрыть. Судя по ее словам, она знает все.

И она действительно знала. Джеймс, коридорный, рассказал ей, о чем говорят слуги в отеле; добавив к этому свои собственные наблюдения, она все поняла. Она знала, что ее подозрения тревожат Свинтона; но ее знание вывело его из себя.

– Повтори! – воскликнул он, вскакивая на ноги. – Повтори, и клянусь Господом, я разобью тебе голову!

С этой угрозой он схватил стул и занес его над ее головой.

Хотя они и раньше часто ссорились, но до такого никогда не доходило. Он угрожает ударить ее. Она не обладает ни ростом, ни силой – только красотой, а ее муж – и тем и другим. Но она по-прежнему не верила, что он ее ударит; и понимала, что если дрогнет, должна будет всегда ему покоряться. Даже не сможет демонстрировать вызов.

Поэтому она сказала еще резче:

– Повторить? Помнишь Мейнарда? Мне не нужно тебе напоминать: ты и так не забудешь его!

Не успела она произнести эти слова, как тут же о них пожалела. И у нее были для этого основания: стул с грохотом опустился ей на голову, и она упала на пол!

Глава XXX В Тюильри

Есть в анналах Парижа день, который всегда будет вспоминаться со стыдом, печалью и негодованием.

И не только парижанами, но всеми французами, которые в этот день перестали быть свободными.

Для парижан в особенности это горький день; и его годовщина во французской столице не проходит без слез в каждом доме, без дрожи каждого сердца.

Это было второго декабря 1851 года.

Утром этого дня в комнате в Тюильри встретились пять человек. Комната та же самая, в которой несколько месяцев назад готовился описанный нами заговор.

Встреча была устроена с аналогичной целью; но если не считать совпадающего числа участников, только один из них был прежним. Это он председательствовал и на прошлой встрече– президент Франции!

Было и другое странное совпадение – в титулах: потому что присутствовали граф, маршал, дипломат и князь. Единственное отличие заключалось в том, что все они принадлежали к одному народу – к французам.

Это были граф де М., маршал Сент-А., дипломат ла Г. и князь С. Хотя, как уже говорилось, цель у них была такая же, сама встреча проходила совсем по-другому. Прежняя встреча напоминала сходку грабителей, готовящихся к делу. Эта – тоже, только на более поздней стадии, когда нужно уже выступать.

Первая встреча должна была покончить со свободой в Европе. Эта – тоже со свободой, но одной Франции.

В первом случае цель казалась далекой, и для ее достижения должны были использоваться храбрые солдаты на поле битвы. Во втором – цель близка и достигается трусливыми убийствами на улицах, уже подготовленных к этой цели.

Как будет достигнута эта цель, станет ясно из разговора, который происходил в комнате заговорщиков.

Не было ни насмешливых речей, ни обмена шутками, как в тот раз, когда собравшихся веселил англичанин. На этот раз положение было слишком серьезным для шуток, слишком близка возможность намеченного убийства.

Не было в комнате и обычного спокойствия. Люди заходили и выходили, офицеры в мундирах и в полном вооружении. В комнату заходили генералы, полковники и капитаны, делали доклады, получали приказы и снова выходили.

А отдавал приказы не президент Франции, главнокомандующий армиями, а другой из пятерых пристутствующих. На время он стал самым значительным из них!

Это был граф де М.

Не будь его, заговор, веоятно, никогда не удался бы и Франция все еще была свободной.

Это был странный, ужасный кризис, и человек дела, стоящий спиной к огню в камине, по привычке раздвинув фалды сюртука, был отчасти в ужасе. Несмотря на выпивку и многочисленные выкуренные сигары, он не мог сдержать дрожи.

Де М. видел это, видел и убийца алжирских арабов, некогда бродячий музыкант, а теперь маршал.

– Послушайте! – воскликнул грешный, но храбрый граф. – Больше не должно быть полумер, никаких уступок! Мы приняли решение и должны выполнять его! Кто из вас боится?

– Не я, – ответил Сент-А.

– И не я, – сказал ла Г., бывший биллиардный маркер с лондонской Лейстер-сквер.

– Я не боюсь, – сказал князь. – Но вы считаете это правильным?

Его светлость был единственным из пяти, у кого в сердце сохранилась искра человечности. Бедный слабый человек, он присоединился к остальным только по дружбе.

– Правильным? – повторил ла Г. – А что в этом плохого? Разве правильным будет позволить этим канальям демагогам править Парижем – всей Францией? Вот к чему мы придем, если не будем действовать. Никогда, говорю я!

– И я!

– И мы все!

– Мы должны не только говорить, – сказал де М., взглянув на укротителя булонского орла, который по- прежнему в нерешительности стоял у камина. – Мы должны дать клятву, что сделаем это!

– Послушайте, Луи! – продолжал он фамильярно, обращаясь к принцу-президенту. – Мы все здесь в одной лодке. Вопрос жизни или смерти, и мы должны держаться вместе. Я предлагаю дать клятву.

– Не возражаю, – ответил племянник Наполеона под влиянием человека, которым командовал когда-то его великий дядя. – Я дам любую клятву, какую захотите.

– Довольно! – воскликнул де М., снимая с каминной полки два дуэльных пистолета и кладя их на стол друг на друга накрест. – Вот, господа! Это истинный христианский символ, и над ним мы дадим клятву, что за сегодняшнее дело будем жить и умирать вместе!

– Клянемся крестом!

– Крестом и девой Марией!

– Крестом и девой Марией!

Клятва еще не успела стихнуть у них на устах, как снова растворилась дверь, впустив одного из курьеров в мундире; эти курьеры продолжали непрерывно приходить и уходить.

Все это были офицеры в высоких званиях, люди с бесстрашными злыми лицами.

– Ну, полковник Кардо! – спросил де М., не дожидаясь, пока заговорит президент. – Как дела на