Он сужил клерком в одном из городских банков; будучи шотландцем, он мог рассчитывать со временем стать главой фирмы.
Возможно, в предвидении такого времени он снял описываемую виллу и обставил ее в соответствии со своими желаниями.
Вилла была одной из самых красивых, вполне достойная того, чтобы в ней жил и умер банкир. М’Тавиш намеревался добиться первого; что касается второго, то лишь в том случае, если это случится в срок его аренды; а виллу он снял на двадцать один год.
Предусмотрительный в других отношениях, шотландец поторопился с выбором жилища. Не успел он прожить и трех дней, как обнаружил, что справа от него живет известная куртизанка, слева – не менее известная личность той же породы, а дом напротив, через дорогу, занят известным революционером и часто посещается политическими изгнанниками с разных концов мира.
М’Тавиш был в отчаянии. Он снял виллу на двадцать один год на условиях полной выплаты годовой ренты; а рента оказалась очень высокой.
Будь он холостяком, это не имело бы такого значения. Но он был женат, и у него почти взрослые дочери; к тому же он был пресвитерианцем самого строгого направления, а жена его еще более чопорна, чем он сам. К тому же оба были самыми преданными лоялистами (Приверженец существующего режима. – Прим. перев.).
С точки зрения морали он считал своих соседей слева и справа совершенно непереносимыми; политические взгляды заставляли его так же относиться к соседу напротив.
Казалось, из этой дилеммы нет иного выхода, как отказаться от приобретенной за такую дорогую плату виллы или утопиться в канале, который проходит за ней.
Поскольку утопление не соответствовало желаниям миссис М’Тавиш, она убедила мужа не делать этого, а подумать об отказе от ренты.
Увы! К отчаянию неразумного банковского клерка, никто не хотел перекупать ее – только при таком уменьшении платы, которое разорило бы его.
Он был шотландцем и не мог этого вынести. Лучше оставаться в доме.
И на какое-то время он остался.
Казалось, нет выхода, кроме принесения в жертву арендной платы. Ужасная альтернатива, но ничего другого не было.
Супруги как раз обсуждали этот вопрос в поисках выхода, когда их прервал звон дверного колокольчика. Был уже вечер; клерк вернулся из Сити и исполнял роль отца семейства среди своих близких.
Кто может прийти в такой час? Для визита слишком поздно. Может быть, какой-нибудь бесцеремонный знакомый из Страны лепешек (Шутливое прозвище Шотландии, которая славится своими овсяными лепешками. – Прим. перев.) явился выкурить трубку и выпить стаканчик виски.
– К вам пришли, хозяин.
В гостиную заглянула служанка. Ее акцент свидетельствовал, что она соплеменница самого мистера М’Тавиша.
– Ко мне? Кто это, Мэгги?
– Не знаю. Совсем незнакомый человек, хорошо одет, с большой бородой, с баками и усами. Он по делу, я думаю. Сказал, что хочет поговорить о доме.
– О доме?
– Да, хозяин. Он сказал, что слышал, будто его хотят сдать.
– Пригласи его!
М’Тавиш вскочил, опрокинув при этом стул, на котором сидел. Миссис М. и три дочери торопливо удалились в заднюю гостиную, словно в передней должен был появиться тигр.
Однако они были не настолько испуганы, чтобы не прижаться к разделяющей гостиные двери и не рассмотреть гостя в замочную скважину.
– Какой он красивый! – воскликнула Элспи, старшая из девочек.
– Очень похож на военного! – сказала вторая, Джейн, завершив осмотр. – Интересно, женат ли он?
– Уходите отсюда, дети! – прошептала мать. – Он может вас услышать, и папа рассердится. Идемте, говорю вам!
Девушки отошли от двери и сели на диван.
Но мать тоже должна была удовлетворить свое любопытство; и, вопреки собственным словам, она опустилась на колени и вначале прижала к замочной скважине глаз, а потом ухо, слушая каждое слово, которым обменивались ее муж и этот незнакомец с баками и усами.
Глава LV
Жилье обеспечено
Посетитель, вошедший в виллу на Южном берегу, был мужчиной лет тридцати с внешностью и манерами джентльмена.
Банковский клерк видел, что он из Вест-Энда (Западная фешенебельная часть Лондона. – Прим. перев.). Это заметно в покрое костюма, в прическе и в том, как баки соединяются с усами.
– Мистер М’Тавиш, полагаю? – произнес посетитель, зайдя в гостиную.
Шотландец кивнул в знак согласия. Режде чем он успел сделать что-нибудь еще, незнакомец продолжал:
– Прошу прощения, сэр, за это вторжение. Я слышал, ваш дом сдается.
– Не совсем точно. Я предлагаю перекупить его аренду.
– Значит, меня неверно информировали. И на сколько времени рассчитана аренда?
– На двадцать один год.
– Ах! Это мне не подходит. Дом мне нужен на короткое время. Мне нравится Южный берег – вернее, нравится моей жене; а вы ведь знаете, сэр, – я полагаю, вы женаты: этим все сказано.
Мистер М’Тавиш действительно это знал; поэтому он согласно улыбнулся.
– Прошу прощения, – продолжал незнакомец. – Этот дом понравился мне больше всех. Я знаю, что моя жена была бы им очарована.
– Моя тоже, – сказал мистер М’Тавиш.
– Как ты лжешь! – подумала миссис М’Тавиш, прижимаясь ухом к замочной скважине.
– В таком случае мне кажется, мы не сможем договориться. Я был бы рад снять дом на год – на один год – и за хорошую плату.
– А сколько бы вы заплатили? – спросил арендатор, думая о возможности компромисса.
– Ну, мне трудно сказать. А сколько бы вы хотели?
– С обстановкой или без нее?
– Я предпочитаю с обстановкой.
Банковский клерк занялся расчетами. Он думал о том, что придется переселяться и что жена может возражать. Но думал он и о том, что соседство каждый день приносит ему позор.
Кажется, по ту сторону двери послышался звук, который помог ему решиться.
Он решил пожертвовать мебелью.
– На год, говорите,
– Я бы снял на год – и заплатил вперед, если хотите.
Арендная плата за год вперед – это всегда искушение для хозяина, особенно небогатого. М’Тавиш не был богат, каковы бы ни были его переспективы в банке.
Его жена многое дала бы, чтобы ухо мужа оказалось по ту сторону замочной скважины; тогда она могла бы прошептать: «Соглашайся!»
– Вы спрашиваете, сколько будет стоить снять на год дом с мебелью?
– Совершенно верно, – ответил незнакомец.
– Посмотрим, – ответил М’Тавиш, размышляя. – Моя собственнная рента, обусловленные договором деньги на ремонт, стоимость мебели, проценты… Ну, я бы сказал, двести фунтов в год.
– Двести фунтов. Вы согласны?
Банковский клерк обрадовался. Двести фунтов – это двести процентов по отношению к его
