— Может, они что-то знают.
— Они знают, что хотят пить. И отнюдь не воду.
С представителем АП я познакомился еще в Европе, когда был там единственным корреспондентом моей газеты. Теперь ему было за шестьдесят лет, сорок из которых он посвятил добыванию новостей. Репортер ЮПИ, высокий худющий австралиец, какое-то время работал в лондонском отделении агентства, и мне приходилось иметь с ним дело уже после того как я перешел к Даффи. Рейтер представлял здоровяк- альбертиец. Он освещал все события, происходящие на западном побережье Африки до границы Анголы. Дальше его не пускали.
— Как вы их назвали? — переспросил Шартелль.
— Дидди, Дампс и Тот. Три персонажа из книжки, которую я когда-то прочел. Они никогда не разлучались.
— Я читал эту книжку. Мне тогда было восемь лет.
— А мне — шесть.
Корреспондента АП звали Фостер Мамашед. Никто, естественно, не обращался к нему иначе, как Мамуля. Родился он в Омахе, но давным-давно не бывал в тех краях. Чарльз Кроуэлл, корреспондент ЮПИ, родился в Аделаиде, но говорил всем, что он из Сиднея. Я не помню, как я узнал об Аделаиде. Наверное, мне сказала его лондонская подружка. Альбертиец из Рейтера, уроженец Баркунду, окончил экономическую школу в Лондоне и стажировался в «Обсервере». Там мы и познакомились. Звали его Джером Окпори. Он трижды женился и столько же раз разводился.
Предвыборную кампанию они вещали вместе. Прежде всего из экономических соображений. Мамашед старел и уже не мог бегать, как молодой, а Рейтер и ЮПИ все еще платили своим корреспондентам, если те не были американцами, нищенское жалованье. К тому же лондонские отделения этих агентств весьма скрупулезно просматривали их расходы. Ассошейтед Пресс, наоборот, выплачивало Мамашеду от 17 до 19 тысяч долларов в год, а его расчетный счет проверялся разве что раз в пять лет. Поэтому оплачивал машину Мамашед, но эту сумму каждый из них вносил в графу расходов, получая в салоне проката автомобилей соответствующую квитанцию.
— Кто это сидит на переднем сиденье? Неужели Мамуля? — спросил Шартелль, когда фургон остановился у нашего крыльца.
— Он самый.
— Я думал, он умер. Не видел его лет пятнадцать.
Мамашед вылез из машины первым. Рубашка цвета хаки обтягивала его толстый живот. Соломенная шляпа с красно-бело-синей лентой едва держалась на затылке.
— Пит, мне сказали, что ты готовишь лучший мартини к югу от Сахары.
— Вам сообщили наидостовернейшую информацию, Мамуля. Как поживаете?
Он поднялся по ступенькам и пожал руки мне и Шартеллю.
— Шартелль, мне говорили, что вы здесь, но я решил, что это ложь. Чертовски рад. Когда мы виделись в последний раз?
— Лет пятнадцать назад, Мамуля.
— В Чикаго, да? Помнится, шлюшка с Кларк-стрит нагрела меня на шестьдесят семь долларов.
— Но она того стоила, Мамуля. Я ее помню.
— Конечно, стоила. У вас есть кондиционер?
— К сожалению, нет, — ответил я.
— Ладно, тогда пусть принесут что-нибудь выпить. И похолоднее.
— Питер Апшоу, дар «ДДТ» Черному континенту, — с заднего сиденья вылез двухметровый Кроуэлл из ЮПИ.
— Привет, Чарли.
— Еще девять часов, а я вспотел, как паршивый негр. Только не обижайся, Джерри.
— И пахнет от тебя, как от негра, — ответил Окпори и улыбнулся всеми тридцатью двумя зубами.
После рукопожатий я представил им Шартелля. Затем мы прошли в гостиную и они повалились на стулья и кушетку.
Я кликнул Самюэля и тот возник из глубины кухни, явно недовольный тем, что гости заявились в столь ранний час.
— Принеси нам кофе, джин, тоник, чай, виски, сок и пиво, — попросил я.
— Мне джин с тоником, — добавил Кроуэлл.
— Мне тоже, — кивнул Мамашед.
— А мне — сок со льдом, — Окпори не поддержал компанию.
Самюэль ждал нашего слова. Я взглянул на Шартелля. Тот пожал плечами.
— Нам джин с тоником, Самюэль.
— Са, — сухо ответил он, не одобрив наш выбор.
После того как Самюэль раздал полные бокалы, я велел ему оставить поднос с бутылками на кофейном столике, чтобы каждый, кто хотел добавки, мог обслуживать себя сам.
Мамашед потянулся.
