через сто будут сидеть расплывшиеся, со звериными тупыми мордами в своих комнатах люди, давно потерявшие нормальные человеческие чувства и эмоции, щелкая кнопками и наблюдая за тем, как на экранах рвется крючьями человеческая дымящаяся плоть, синтезированная с помощью суперкомпьютеров… '
За окном садилось солнце. Розовые полоски света легко трепетали на стене, проскальзывая по деревянному шкафу, заваленному бумагами, заброшенной оптической установке и теряясь в углу комнаты. Идиллический пейзаж, неизменный зимой и летом, поле, покрытое свежей зеленью, всадник, гарцующий на лошади, далекие, погружающиеся в полумрак горы…
'Что-то я становлюсь мизантропом, - подумал академик. - Плохой признак. - Он снова задумался. - Пусик - это случай особый. Ну, с Ефимом все понятно, он болен, у него тяжелый характер. Но ребята… Он же собрал вокруг себя сливки, лучшие человеческие мозги, слепленные природой случайно в одном всего-лишь черепе из многих сотен и тысяч. Эти мальчики были будущим своей страны, они могли жить, радоваться, творить, строить, а попали в шарашку, из которой вылезают все как один в полосатых рубашках, с прочищенными мозгами и с безжалостным взглядом в глазах. А может быть, их и преобразовывать не надо? - Академик затряс головой. - Нет, скорее, что не я, а Гриша был прав. Просто условия созданы такие, что из людей быстро вылезает, гипетрофируется как через увеличительное стекло, то, что в них заложено природой и сидит внутри. Как когда в бинокль смотришь, все расплывчато, подкрутил фокус, и все становится ярким, рельефным…'
На улице неожиданно быстро стемнело, и уже засветились фонари.
'Черт возьми, быстро летит время. А вся проблема все-таки в культуре. Прошла она мимо них, не зацепилась, научились ребята решать уравнения, разрабатывать схемы, долго и тяжело работать, а о душе так никто и не подумал… Пропали традиции, выросло поколение технарей, утилизаторов. Не может человек, впитавший в себя живопись, литературу, музыку, познавший боль и отчаяние других людей, подлость и вершины духа человеческого, опускаться до низости, исповедовать куцую жестокую идеологию, наслаждаться, подчиняя других… Да ну к черту, - академик рассердился на себя и махнул рукой, словно отгоняя назойливые мысли. - Что это я? Пусть лучше будут технарями, чем гоняются по улицам в джипах, расстреливая друг друга из автоматов и подсылая наемных убийц. Работать, работать…'
Время катилось, едва слышным шорохом осыпаясь в пустоту.
- Кто-нибудь еще остался? - Борис явно устал, лицо его было слегка помятым. - Опять пришлось полтора часа со схемами разбираться. Леонид, придется менять поставщиков, микросхемы не соответствуют паспортным параметрам, и у нас в системах возникают сбои!
- Завтра поднимем шум. Все, времени два ночи, никого уже нет, -Леонид подошел к пульту и набрал секретный код. - Здание на охране, поехали домой.
- Распустились люди! - Борис выйдя на улицу перешел на русский. -Эти русские на сборке… Каждый думает о своей выгоде, пытается побольше урвать, в воскресенье их не выгнать на работу… Это что за свет на первом этаже горит?
- Академик, мудак, забыл погасить! - Леонид ругнулся.
- Идиот, у себя в квартире бы не оставил! А в компании, пожалуйста, я видите ли забывчивый, фирма не обеднеет! Вот она, типичная советская манера. - Борис заскрежетал зубами. - Меня от этого трясет! Слава богу, Ефим его собирается уволить.- Две фигуры отошли от здания и скрылись во тьме.
Со дна колбочки поднялся еще один серебристый пузырь, булькнул, и столбик жидкости фонтанчиком вырвался из маленькой трубки. Глаза слипались, и в голове начинало шуметь. Тени, воспоминания, мысли, исписанные листочки бумаги с графиками мелькали перед глазами, как в хороводе, перемешиваясь, то явственно возникая перед глазами, то рассыпаясь, и академик почувствовал, что сильно устал.
'Эх, поздно уже, - он посмотрел на часы. - Мать честная, два часа! Ну и засиделся я сегодня.' - Академик встал, расправил затекшие плечи, набросил на плечи куртку и подошел к двери. В коридоре неярко горела фиолетовым светом лампочка, и здание, похоже, было абсолютно пустым.
Он сделал шаг вперед, и вдруг белая коробочка, висящая около потолка, мигнула зловещим ярко- красным светом, совсем как злобным подслеповатым глазом, и где-то вдалеке раздался противный, тревожно и хрипло жужжащий звонок.
'Черт, - испугался академик, - что это такое?' - Он замер, коробочка перестала мигать и неподвижно уставилась на него, слегка поблескивая странным фиолетовым отсветом стеклянных фотоэлементов. Академик застыл на месте, неожиданно чувствуя, что мурашки побежали у него по спине. Ему казалось, что из этой коробочки на него смотрит что-то недоброе, жестокое, безжалостное, бесконечно далекое и холодное, как космическая пустота, как серые коробки Пусика, набитые бездушными жучками микросхем. Он машинально попятился назад к двери, коробочка тут же судорожно замигала кровавым глазком и вдруг ослепила его яркой вспышкой. От неожиданности академик испуганно вздрогнул, прикрыв ослепшие глаза рукой и, потеряв равновесие, упал на пол, больно стукнувшись коленкой о дверной косяк. В пустом, освещенном фиолетовым светом коридоре надрывно завыла сирена.
'Господи, что же это?' - с ужасом подумал он и попытался подняться. Тут же чуть поодаль в коридоре, под потолком засветилась фиолетовым отблеском камера и, мягко жужжа моторчиком, уставилась на него тупым черным объективом, поймав скорчившееся тело в фокус.
'Как дуло пулемета,' - с омерзением подумал академик и попытался подняться на ноги. Страх, неестественный, подсознательный, словно пришедший из детских снов, начал проходить.
'Черт побери! - мысль эта неожиданно пронзила его. - Ведь завтра об этом все узнают, начнут издеваться. - Он содрогнулся, представив себе предстоящую реакцию Ефима. - Ведь он, чего доброго, объявит, что я хотел к нему в кабинет залезть и в его столе рылся, а у Бориса секретные бумаги украсть, кто знает, что ему в голову взбредет… Угораздило же так поздно засидеться… Все, это конец, надо увольняться. Нельзя насиловать себя, поеду домой в Москву. Хотя бы успеть установку разобрать, данные обработать…'
В глухой голос сирены вмешался другой, более звонкий, и стены коридора неожиданно осветились красными и голубыми всплесками маячка. Около здания с визгом затормозили две полицейские машины. Академик приподнялся на колени и увидел, что из передней машины выбежал человек в форме с пистолетом в приподнятой руке, за ним еще один и они решительно побежали к зданию.
Входная дверь распахнулась и полицейские, что-то надрывно и хрипло крича по-английски бежали к нему, беря на мушку скорчившегося на полу старика.
'Да что же они, в конце концов!' - Академик попытался что-то крикнуть, но неожиданно страшная боль пронзила его где-то в груди, и он почувствовал, что не может вдохнуть.
- Я не… - он рухнул вниз с колен, сильно ударившись о пластиковый пол головой, и неожиданно увидел перед глазами прохладную лестничную клетку на Петроградской стороне, высокие готические своды окон, явственно ощутил тишину, пронизанную гулким эхом, маму, открывающую резную деревянную дверь, и себя, маленького, старающегося переступать по черным узорам кафельных плиток. Он пытался попасть на черный квадратик, но нога в высоких потертых кожаных ботинках все время как назло съезжала в сторону, попасть на плитку никак не удавалось, от отчаяния он начинал плакать. 'Мама,' - хотел пожаловаться он и прильнуть к ее теплому, пахнущему шерстью пальто. Он неожиданно почувствовал, что безумно по ней соскучился, и уже хотел об этом сказать, но вдруг наступила пронзительная темнота…
Здание компании было освещено мигалками полицейских машин, и скорая помощь с воем отъезжала от компании. В машине сидел полицейский вместе с разбуженным Леонидом, срочно примчавшимся в компанию и сейчас подписывающим бесконечные бумаги. Ночь медленно приближалась к концу, в кустах уже начинали петь птицы, и вскоре на востоке зарозовела кромка неба над темными силуэтами гор. Утро подступило быстро, и яркие лучи солнца уже били наискосок, отбрасывая зеркальные зайчики на автомобили и здания. Включилась поливочная система и холодные прозрачные струйки воды забили из-под земли. Пахло свежей травой.
- Мудак! - Леонид был взбешен. - Кто же мог знать, что этот идиот будет сидеть со своими склянками до двух ночи!
- Мы здесь не при чем, - Борис, недовольно поджав губы, явно давал понять всем своим видом, что продолжать разговор он считает неуместным.
- Мать вашу! - Ефим раздраженно ходил по кабинету. - Мало мне проблем, теперь полиция будет выяснять, что к чему… Угораздило же его инфаркт схватить. Как его состояние?
