однофамилица нового главного врага Кремля – Березовская (моя однокурсница, журналистка и сетевой менеджер).
Когда я в очередной раз с восторгом в глазах заливала ей о том, какой Волошин властный и какая от него исходит невероятная внутренняя энергетика, Юлька цинично вернула меня на грешную землю:
– Да у тебя у самой там совсем уже крыша поехала в этом твоем Кремле! Они тебя там явно заразили какой-то бациллой! Тебе надо как можно скорей оттуда ноги делать! Посмотри, что твой властный друг в реальности делает, на что он свою внутреннюю энергетику направляет! У нас в стране скоро благодаря его энергетике сплошная газета Правда останется… В смысле, Известия…
Юлька была права. А у меня в ответ было только одно-единственное оправдание: свои личные отношения с Волошиным я никогда не переносила в статьи. И в данном случае я являлась для самой же себя самым жестоким цензором. Мне приходилось применять по отношению к Волошину свое давнишнее хитрое журналистское ноу-хау: Когда пишешь о том, кто тебе симпатичен, мочи его в два раза сильнее. А поскольку он тебе все-таки симпатичен, то в результате как раз и получится объективно.
Короче, традиционный ушат гадостей со страниц газеты про себя и про своего президента Волошин получал на свою бороду… ой, простите, голову, как только у меня выдавалась такая возможность.
Дареному Гусю в зубы не смотрят
В мае 2001-го газета Stringer опубликовала распечатки прослушки кремлевского телефона Волошина. Там, в частности, была подборка звонков на волошинский день рожденья: нескончаемый поток страждущих, спешащих засвидетельствовать кремлевскому главе свое нижайшее почтение: журналисты (в том числе и несколько корреспондентов кремлевского пула), главные редактора и, конечно же, чиновники и независимые социологи и политологи (выпрашивавшие повышения финансирования). Комизм усугублялся еще и тем, что в большинстве случаев волошинская секретарша (явно по его распоряжению) не соединяла поклонников с ним, а остроумно врала, что его нет и не будет.
Прочитав распечатки, политически озабоченные граждане принялись спорить, кто же посмел, а главное – кто смог прослушать, по сути, главное должностное лицо в стране после президента. Это – черная метка, которую послала Волошину новая политическая команда, связанная со спецслужбами – таково было консолидированное мнение московской политической тусовки.
Меня же, признаюсь, больше тревожил другой аспект этой истории. Какое счастье, – сразу пронеслось у меня в голове, – что я НЕ ЗНАЛА, когда у Волошина день рожденья. Потому что даже если бы я, безо всякого чинопочитания, просто по-приятельски решила позвонить и поздравить его, то автоматически встала бы в ту же паскудную очередь. Вот был бы позор…
Я стала в ужасе прокручивать в памяти все свои телефонные беседы с Волошиным. У меня просто все холодело внутри, когда я зримо представляла себе опубликованными на газетной полосе все эти выбранные места из переписки с друзьями. Чего стоила, скажем, одна наша фирменная приветственная прибаутка…
– Александр Стальич, как дела, чего вы там делаете? – спрашивала я по телефону.
– Как это чего делаем? Свободную прессу душим, ты же знаешь! – шутил он.
– А-а, ну ладно, тогда я за прессу спокойна. Она – в надежных руках, – поддерживала я игру.
А ведь если они сумели прослушать его телефон, – рассуждала я дальше, – то что им могло помешать поставить жучок и у него в кабинете?!
От этой мысли мне вообще делалось дурно. Я представляла себе, как эффектно смотрелись бы на газетной полосе, например, регулярные придирки главы администрации президента Волошина к прическе независимой журналистки Трегубовой.
– Слушай, опять ты этот мелкий баран себе на голове устроила! – сетовал при встрече кремлевский консерватор. – Тебе гораздо лучше с пучком!
Оппозиционный журналист Трегубова в ответ строжилась не меньше. Например, когда Волошин, перед выездом в аэропорт для встречи президента, заболтавшись со мной у себя в кабинете, пролил кофе на рубашку.
– Ничего. И так сойдет. Галстуком прикрою – и ладно… Он не заметит… – пофигистски заявил мне глава администрации.
Но я в принудительном порядке отправила его застирывать рубашку:
– Вы что, с ума сошли?! Это же – президентский протокол! Я совершенно не хочу, чтоб вас из-за меня из Кремля уволили!
Но еще более пикантно смотрелся бы в прослушке наш шутливый договор:
– Сразу же, как только меня уволят из Кремля, пойдем праздновать это событие в какой-нибудь хороший ресторан…
А как-то раз я притащила Волошину видеокассету с фильмом Осада -американским боевиком, случайно купленным мной как-то ночью, во время жесточайшего приступа бессонницы из-за нервных перегрузок.
В фильме была ситуация, как две капли воды напоминавшая войну в Чечне и приход к власти Путина. Вывод, в духе голивудского ширпотреба, был предельно прозрачен: военные и спецслужбы всегда настаивают на ведении войны на части территории и особого режима управления во всей остальной стране отнюдь не для наведения порядка, а для выкачивания из бюджета денег, шантажа президента и контроля над страной.
– Александр Стальич, передайте, пожалуйста, эту кассету Путину. Пусть он посмотрит на досуге. Там – как раз для него, ему полезно будет. Только сами ни в коем случае не смотрите! Вы, все-таки, слегка потоньше устроены, а это – примитивный боевик… – объяснила я.
Но Волошин в отличие от меня, видимо, никогда не забывавший, что у стен есть уши, очень строго мне выговорил:
– Ты что же, хочешь сказать, что президент у нас – примитивно устроен?! Тоже мне, пришла, значит, молоденькая журналисточка и давай президента примитивным обзывать!
– Только не надо передергивать, Александр Стальевич! – развеселилась я. – Я так не сказала. Я просто
