побледнела и вопросительно глянула на нее. Няня уже готова была сорваться и бежать Васе на помощь.
- Мама, мамочка, выпусти меня, я больше не буду, я дюдюк боюсь.
Но она будто не слыша мольбы, оставалась за столом. Няня, которая знала о припадках, каменела все больше, на вопросы отвечала небрежно, да и отец смотрел с укоризной.
- Хорошо. Выпустите его, но крюшон мы уберем.
Крюшон они допили вечером на балконе.
Вдруг отец стал рассказывать, как в девятьсот седьмом или в девятьсот восьмом в Баку Иосиф дал ему денег, чтобы он смог уехать в Питер. Отцу нельзя было оставаться в Баку, грозил арест.
- А откуда у него были деньги?
- Не помню. Впрочем, у него всегда были какие-то деньги.
- А мне он говорил, что денег никогда не было. Ладно, неважно. Скажи, а куда делась мама, когда мы жили в Москве? Я помню ночью пришли с обыском, ты держал меня на руках, а Павлуша - Федю. Тебя увели, а мама где была?
- Маму арестовали в Туле.
- А с нами что? Меня, я помню отдали Ржевским...
- Нюра уехала в Тифлис, а Федя кочевал из семью в семью.
- А почему, когда мама вернулась в Москву, Федю взяла к себе, а я по-прежнему оставалась у Ржевских? Как вещь в ломбарде. Впрочем, они были хорошие люди. Уговаривали меня остаться с ними, учиться жить нормально. Мы ведь ужасно жили - переезжали с места на место, тебя все время арестовывали. Пока не осели в Петербурге на Забалканском, а ты под видом жильца жил на кухне и тебя нужно было при чужих называть 'дядя Мирон'.
- Неужели ты и это помнишь?
- Это было ужасно. Какая-то пытка: ты - папа и дядя Мирон одновременно. Когда я лежала в больнице со скарлатиной, меня преследовал кошмар один и тот же. Ты входишь, я ужасно рада, прошусь к тебе на руки, ты берешь и вдруг - ты это не ты, а дядя Мирон, и у него вместо лица - рыло, и волосы растут так низко у самых свинячих глазок.
- Бедненькая, тебя там обрили, и ты не хотела отдавать свои волосы. Почему?
Она не ответила, потому что думала о том, что сон с 'дядей Мироном' снится ей иногда и сейчас, и еще потому, что не знала, стоит ли задавать ему один важный вопрос. Но они выпили много крюшона, и она спросила.
- Вот скажи, ты сидел по тюрьмам, бедствовал из-за своей революционной деятельности, хотя у тебя золотые руки, и ты мог жить благополучно... Я знаю, что ты скажешь - это потому что жалел народ, живущий в нищете. А нас тебе не было жалко? Ведь в Урюпино летом мы собирали утиль, сдавали за несколько копеек. Павлуша заболел туберкулезом желёзок, у Нюры до сих пор фурункулез, не говоря уж о бедном Феде... Как можно было допустить, что он отправился на фронт, да еще к этому Камо? Ведь он окончил гимназию с золотой медалью.
Отец молчал.
- Ты не знаешь ответа?
- Не знаю. Знаю только, что мы очень любили вас... мама любила тебя больше других детей... и разве вы были несчастны?
Она взяла его сухую тонкую руку, поцеловала:
- Нет, мы не были несчастны. Я хотела спросить о другом, другое... Но не сумела. Извини.
В августе жили совсем туго. И вдруг - серый конверт из ВСНХ. Первая мысль: 'Иосиф! Но почему ВСНХ?' Распечатала, чувствуя, как сжало от волнения горлом: 'Он способен на любую неожиданность. Забирает детей?' В бумаге было вот что.
г. Ленинград. Улица Гоголя 'Петроток'.
Н.С.Аллилуевой
О причитающемся содержании П.С.Аллилуеву 543 р. 75 к.
Высший Совет Народного хозяйства.
Административно-финансовое управление.
Отдел - финансовый. Пл. Ногина, Деловой Двор.
т. 3-88-05 для справок 2-33-12.
Ваш брат П.С.Аллилуев имеет быть отчислен по службе в ВСНХ с 1-го сентября с.г., а потому финансовый отдел АФУ ВСНХ СССР просит Вас сообщить, куда надлежит перевести Вам, на основании доверенности брата от 10/VIII п.г. причитающееся ему содержание за время с 16-июня по 31 августа с.г. в сумме 556 р. 15 к. за исключением подоходного налога, подлежащего удержанию за II половину 1925-1926 г. - 12 р. 40 к.
________________
руб. 543, 75
Зав. финотделом Павлов
Зав. опер. Расч. отделом Цаузмер.
Огромные деньги. Женя и Павлуша еще год назад решили отдать эти деньги ей. Предчувствие? Совпадение? А теперь, зная, что она у отца, Павел из Берлина напомнил этому АФУ о своей, годовой давности, доверенности.
Из денег, присланных удивительно быстро Павловым и Цаузмером, она купила на толкучке новые скороходовские ботинки отцу и Васе, теплую юбку Мяке и у поблекшей красавицы 'из бывших' - темно- вишневую бархатистую жакетку - себе, специально для походов зимой в театр.
И один, неожиданный для нее самой, вывод из этой истории с павлушиными деньгами, - решение поступать в институт и приобрести специальность. Не век же ей в машинистках-стенографистках на крошечную зарплату и на благодеяния близких.
Примчалась из Москвы в командировку Ирина Гогуа. Элегантная, вся в романе с начальником кремлевского гаража, теперь она работала в 'Межкниге' на Кузнецком, в Кремле бывала редко, лишь иногда забегала к Авелю.
- А в гараж? - чуть не вырвалось у Надежды.
- Он все такой же педант и аккуратист. Я возьму пепельницу, а он ее на то же место ставит, откуда взяла. Я - 'Авель, я же курю'. Снова заберу пепельницу, а он снова, как только зазеваюсь, на прежнее место ставит. Бред!
Бредом был весь разговор о туалетах, которые Маруся Сванидзе привезла из Франции, о том, что Федор работает на текстильной фабрике, а Ольга Евгеньевна по-прежнему травит обслугу, а Яков по-прежнему целыми днями играет в волейбол. В Зубалове без хозяйки пустынно и скучно... У Иосифа появился новый телохранитель по фамилии Власик и, кажется, уже бодается с комендантом Ефимовым.
- Да, меня оставили ужинать, и на столе стояло печенье фабрики 'Большевик'. Микоян подвинул ко мне вазу: 'Попробуйте, это новый сорт', а Иосиф: 'Она есть не будет, потому что там написано 'Большевик'. Но ты же меня знаешь, я за словом в карман не лезу. 'Если с такой точки зрения, на которую вы намекаете, то я их тысячами должна есть'. Но вообще-то Иосиф выглядит плохо и мрачный. За весь вечер пошутил вот только раз. Когда я сказала, что еду в Ленинград, это уже, когда прощалась, он вдруг тихо: 'Как бы я тоже хотел поехать туда, но меня там никто не ждет'. Ты еще долго думаешь здесь оставаться?
- Не знаю.
И снова безудержный поток: о непрекрающемся пьянстве Максима, о безразличии Тимоши и страданиях Екатерины Павловны, о том, что Авель в жутких отношениях с Ягодой, а Леля Трещалина взяла огромную власть в ЦИК-е.
-Она теперь начальник Протокольного отдела, и у нее прямой телефон к Иосифу, ее теперь все боятся, даже Калинин и Авель. И Ягода хочет, чтоб охрана Кремля подчинялась ему, а не Авелю, говорит, что не может отвечать за целостность вождей, когда по Кремлю бегает табун каких-то непонятных баб. Ха-ха-ха, оказывается главная опасность идет от красоток из Секретариата Авеля...
Задело упоминание о Трещалиной. Она ее помнила по Царицыну: не поймешь то ли мужчина, то ли женщина, но муж есть, армянин и зовут, кажется, Варлаам. Член ВЦИК-а.
- Надя, ты меня слушаешь?
