запнувшись,сообщил,что есть признаки раннего климакса.
'Очень раннего.Первый случай в моей практике.Я Вам назначаю консультацию ортопеда,ввиду интенсивного вымывания кальция.'
Всё это ерунда - ортопеды,тампоны,ванны. Нужно немножко счастья - вот и всё. Счастье когда-то было, Сначала терпкое тайное,со свиданиями на Забалканском,с холодом стены,который чувствовала затылком,когда,будто случайно, встречались в темном коридорчике у ванной,и он ,запрокинув ей голову,до боли прижимался зубами к её зубам.
Счастье было в том промозглом снежном ноябре семнадцатого и потом много ,много раз. Оно ушло,и это было неизбежно,был знак - лицо отца в тот день,когда узнал. Кажется,он побежал к Гогуа,когда вернулся она была дома. Мать кричала :'Ты дура,дура,я всегда знала,что ты дура! Ты ещё много,много раз пожалеешь о том,что наделала!' Отец молчал и только смотрел неотрывно.
Права оказалась мать,но она абсолютно довольна своей жизнью, а отец теперь часами ждет возвращения зятя,ждёт допоздна,чтоб задать мучающие его вопросы и,не дождавшись,уходит.
Двадцать дней она исправно ходила на процедуры,пила целебную воду,но голова болела временами невозможно,до тошноты и тоска не отпускала от себя ни на шаг.Она подолгу бродила в парке,пила кофе в маленьком кафе несколько столиков на мосту через речку Теплу,и старалась не думать об облатках с кофеином,лежавших в сумочке. Кофеин прогонял тоску,но поначалу хватало половины облатки,теперь - две.
Нужно экономить,ведь ещё поездка в Берлин...... Не нужно экономить,Павел - друг,Павел всё поймёт,поможет. Павел всегда был самым близким,недаром они так похожи - цыганское проступило в них особенно ярко.
Итак,главное дотянуть до Берлина. Но и запасы внушительные. Недаром Александра Юлиановна каждый раз порывалась что-то сказать,но только вздыхала и выписывала рецепт. Надежда знала причину этих вздохов,её тоже беспокоило нарастание целительной дозы. Отсюда и кафе на мосту. Где-то прочитала,что лучшая психотерапия -смотреть подолгу на бегущую живую воду. Вот и смотрела.
Красивая смуглолицая женщина с черными как крылья ласточки
бровями.Длинные стройные ноги.парижская шляпка,элегантное светлое платье в широкую синюю полоску. Подарки Жени из Берлина. Женя и детей приодела. Слава Богу кроме сатиновых косовороток и платьев из перешитых бабушкиных,у них теперь есть и джемпера ,и шапки,и ботинки на толстой подошве. Маруся была не столь щедра на подарки (сама щеголиха),но никогда не забывала к дню рождения и к Новому году флакон 'Шанели номер пять' - её любимых духов,про которые Иосиф говорил,что они напоминают ему о Гражданской войне,потому что пахнут конской мочой. Лучшим ароматом он почитал аромат земляничного мыла и ещё,пожалуй,был снисходителен к духам,которыми пользовалась Женя. Земляничным мылом шибало от Лёли Трещалиной - самой влиятельной дамы в аппарате ЦИК,-давней знакомой Иосифа ещё по Гражданской,а для Жени у всех находились добрые слова.
Удивительная женщина - жена Павла. Красавица,острая на язык умница,замечатеьный друг. И всё же Надежда всегда ощущала внутреннее наряжение рядом с невесткой. Это было связано с Иосифом. Женя как-то удивительно легко,почти небрежно обращалась с ним. И странно,- он не только принимал эту манеру,но даже,казалось,был польщён. От этого Надежда ощущала тёмную тоску ревности и будто деревянела в присутствии их обоих. Она мучалась,упрекала себя в дикости,держалась слишком чопорно,и,к счастью.никто не догадывался о её тайных страданиях:все привыкли к её суховато -отстраненной манере. Лишь иногда ловила удивлённо-растерянный взгляд Якова. В огромной семье он,единственный,понимал её,ощущал малейшие изменения в её интонации. Он единственный видел,когда она радражена,устала,кгда у неё невыносимо болит голова и тотчас делал самое нужное:приносил стакан горячего сладкого чая,одеяло,интересную книгу,а,главное,отвлекал Васю и Светлану,прорывавшихся к ней с вечными кляузами друг на друга. Впрочем,Яков,кажется,вообще был лишен всякой защиты от настроений и страданий других людей. Внешне это выражалось в чрезмерной деликатности и желании быть незаметным. Но Надежда знала какие страдания он испытывает от грубости отца,от наивной бестактности Анны,от унижений теток - сестер матери,вечно что-то выпрашивающих у Иосифа и вечно жалующихся на тяжелую жизнь. Он ощущал тайное презрение Маруси Сванидзе и ,кроме мачехи,пожалуй ,единственными близкими были дядя Алеша и бабушка Кеке.которой он писал длинные письма на грузинском. Но Алеша часто и подолгу отсутствовал,и Надя очень старалась,чтобы в отцовском доме Яков не мучался,но что она могла сделать одна,если сам пасынок был беззащитен перед всем злом мира.
Она часто думала о его рано ушедшей матери,о том.каким Иосиф был с нею,и как ей было с Иосифом.
Когда-то давно спросила мужа о его первой жене:
- Какая она была?
-Никогда не спрашивай меня о Катерине. Она была блаженная,-был краткий ответ.
Вкладывал ли бывший семинарист в слово 'блаженная' его истинный смысл,или смысл иронический,Надежда не поняла.
Но вот что Яков был настоящим блаженным ощущала остро. Ощущала и очень боялась за него. Не напрасно боялась:его попытка самоубийства подтвердила её страхи. Он стрелялся на кухне,стрелялся вроде бы от несчастной любви,но она то знала,что это был последний жест отчаяния,последняя надежда услышать,наконец,от отца слова сострадания и любви. Услышал: 'Хе,не попал! Даже застрелиться не можешь!'
Что же ей хочется знать о его матери? Что она была очень хороша собой - помнят все .кто знал её. Что шила себе и сестрам удивительно красивые платья -рассказывала Марико,а вот отец рассказал как-то только ей,что в 1907 году в Баку пришел по какому-то партийному делу к Иосифу.
Тот снимал у турка жалкую глиняную лачугу на Баилове- всего одна комната. Когда отец вошёл ,Иосиф и его молодая жена сидели за столом и ели. Увидев незнакомца,Катерина вместе с тарелкой спряталась под стол и не вылезала ,пока незнакомец не распрощался. Иосиф.словно бы и не заметил этого.
-Ты знаешь,она была такой юной и такой прекрасной,я запомнил её.
Два года назад,когда после попытки самоубийства,спасаясь от насмешек отца, Яша уехал в Ленинград к её отцу Сергею Яковлевичу (Сергей Яковлевич,в свою очередь спасался в Ленинграде от вздорной жены) так вот два года назад после очередной ссоры с Иосифом она тоже умчалась к отцу,и однажды они сидели с Яковом в полутёмной комнате,и она вдруг подумала,что он проживёт недолго и погибнет в тридцать три. Почему именно в тридцать три? Она не веровала,в гимназии Закон Божий был нелюбимым предметом,жила совсем другим - музыкой,литературой,идеями,а потом уж и вовсе- смешно говорить,ведь все семейство - активнейшие участники Революции,Гражданской войны.
Откуда же взялось такое предчувствие? Не от того ли горячечного бреда-видения Якова с поднятыми руками в исподнем.
А,может,от того давнего апрельского вечера,когда брела домой,а ноги не несли от страха встречи с ним,неожиданно поднялась по ступеням,вошла в Храм Сампсония и попросила горячо,по-детски,чтобы один человек полюбил её так же сильно,как она его любит. А Бог смотрел осуждающе и лицо у него было таким,какое сейчас у Якова - с огромными ,полными тоски ,глазами,с впалыми щеками и раздвоенным подбородком.
Еще в Москве Павел объяснил подробно как из Карлсбада добраться до Берлина. Поездом до Праги,но чтоб прибывал не в Смихов,а на Центральный вокзал. С Центрального вокзала - прямо в Берлин. Расписание приложено. В этом, аккуратно разграфленном расписании, был весь Павел: четкий, предусмотрительный,спокойный.
А её тянуло к Феде. И не только потому,что Федя был несчастным полубезумным,обреченным на одиночество. Она,умеющая трезво анализировать поступки и мотивы поступков,понимала,что в привязанности к Феде таится ещё и её неутихающее раздражение против матери. Больше чем раздражение:ведь даже перед Иосифом защищала мать вяло,совсем не так,как других Аллилуевых будто по обязанности.
Иначе как дурой Иосиф Ольгу Евгеньевну заглаза не величал,и всякое лыко ставил ей в строку. Распечатает мать случайно, (неслучайно?) его письмо,предназначенное жене,он -в ярости:'Какой надо быть дурой!'
Одно время он вообще запретил теще появлятьс в их московской квартире,а в Зубалове 'сидеть в своей норе и не показываться на глаза'. Это после её с ним 'семейных бесед' о том,что происходит в деревне. Он кричал,что эта 'старая дура,которая сама живёт как сыр в масле,да ещё помыкает обслугой,задурила ей
