Виктор не сомневался в их предназначении. Наверняка где-то припрятаны и кильки в томате, и огурцы маринованные, и бледный шланг ливерной колбасы.
А объяснялось все просто. Причина крылась в том самом сплетении разноцветных пятен, которое не было статичным, а постоянно видоизменялось, поскольку отражало саму жизнь в ее сложном диалектическом движении. Интересы различных группировок то и дело совпадали, расходились, образуя относительно стабильные островки, основанные на личных симпатиях и схожих условиях быта. Цвет островков от частых перекрасок становился серо-буро-малиновым и очень точно характеризовал сущность происходящих там процессов. А что поделаешь? Разведка - разведкой, но жить-то надо. Это резиденты у всех разные, а начальники на работе общие. Даже у залетных гостей они хоть и другие, но, в принципе, такие же - ничем не отличаются от здешних. Игорек и Костик работали неподалеку, часто заходили, рассказывали, жаловались, и можно было сделать вывод. А если учесть, что над простыми начальниками есть вышестоящие - единые для всех, то тогда вообще отпадают вопросы типа: чего, мол, ради столь разные люди собрались сегодня у Шуйского? Да и резиденты были не в претензии. Сегодня разведчики вместе попьянствуют, завтра твой агент поможет чужому, послезавтра чужой твоему, а, значит, и тебе. Если же при этом они скооперируются в пассивную оппозицию, воображая, будто противопоставляют свои хилые ряды меднолицым шеренгам начальников, то это их личное дело. Вреда от этого не будет, тем более, что ангелы-хранители всегда начеку.
Однако время шло. Ритуал все не заканчивался, и люди стали нервничать. В конце концов, ребята собрались не для того, чтобы мило улыбаться, а имели тут вполне конкретный интерес.
Шуйский поднял трубку телефона, набрал какой-то номер и прямо в лоб, открытым текстом, задал вопрос осведомителю:
- Главный инженер ушел?
В трубке услужливо пискнуло, и хозяин расплылся в улыбке:
- Можно начинать.
Дверь моментально замкнули на замок, а из сейфа достали хлеб, шматок сала, трехлитровую банку маринованных огурцов, две баночки килек и целую бухту ливерной колбасы болезненно-белого цвета. Словно по волшебству Виктор даже не успел заметить, откуда - на столе появилось пять бутылок водки. Ангел-хранитель, доселе смирно сидевший внутри, резко охнул и жалобно запричитал, что рассчитывал на одну, а теперь не хочет, и пусть Виктор уйдет. Но Виктор на него цыкнул, и тот испуганно затих. Шуйский тоже, видимо, вел какие-то переговоры со своим ангелом-хранителем, потому как замер и, склонив голову набок, с сомнением смотрел на прозрачные снаряды, убойная сила которых была ему хорошо известна. В конце концов, как-то они там договорились и нашли приемлемый для обоих вариант. Шура спрятал четыре бутылки под стол, сказав внезапно осипшим голосом:
- Незачем им тут стоять разом.
Надо сказать, что и остальные участники тайного пиршества испытали легкое замешательство. Так бывает, когда очень хочется сделать, как можно лучше, а когда опомнишься, то видишь, что явно переборщил. Но обстановку разрядил Газунов. Тренькнув на гитаре что-то разбитное и жизнерадостное, он весело блеснул стеклами очков и спросил задиристо:
- Ну, что, ребята! Неужели не справимся?
Это подействовало. Ребята переглянулись и вспомнили, что они не какие-нибудь салажата, а закаленные в битвах бойцы, которым не пристало пасовать перед трудностями. Тем более, что Шура Шуйский успокоил:
- Ничего, скоро еще люди подойдут.
После этого все быстренько расселись и разлили в стаканы.
Говорили о разном. Сначала размялись анекдотами, потом о работе, а затем о женщинах. Потом зациклились, стали повторяться и по нескольку раз прошлись об одном и том же. Анекдоты, большей частью были старые, вспоминая о работе, ругали всех подряд и строили нереальные планы, а про женщин каждый нес то, что первое приходило в голову. Потом пришел Гена Гнездовой - приволок шесть бутылок пива. И снова поехали по кругу, вспоминая былые успехи, и мечтая о будущих. Все были сплошь герои, молодцы, и даже оторопь брала - откуда у людей столько лихости и везения.
Но это было все не то. Виктор, хоть и сам болтал ерунду, но внимательно слушал, не обронит ли кто неосторожное словцо, которое можно будет подхватить, запустить в нужное русло и развить в животрепещущую тему о невидимом фронте. Но таких слов никто не ронял - люди были тренированные, пить умели и языки не распускали. Каждый ходил вокруг да около, плел паутину из хитроумных вопросов, маскировался пустяшными подробностями из собственной жизни и всячески пытался убедить соседей, что является мировым парнем, которому можно смело довериться. На этот крючок никто не клевал, и все повторялось заново, усложняясь с каждым разом. Это становилось невыносимым, Виктор почувствовал, как в нем закипает злоба, но водка еще оставалась, и он надеялся, что кто-нибудь не выдержит и сорвется.
Тут Игорь Газунов взял гитару, и все замолчали, радуясь, что можно передохнуть и собраться с мыслями. Но Игорь не дал такой возможности. Тексты у него были подобраны соответствующие, и даже в песнях он продолжал провоцировать народ на откровенность. И действовал не прямиком, не грубо, а, скорее, тонко и околичностями - пел не про разведчиков и шпионов, а про Одессу-маму и каких-то урок, которые гуляют по тихим переулкам. Вызывал у людей нужные ассоциации и лукаво поглядывал сквозь очки, словно спрашивал: 'Ну, кто первый расколется?' Но люди лишь добродушно улыбались, прекрасно понимая истинный мотив песен прожженного интригана.
В конце концов, Газунов умаялся, отложил гитару и с расстройства хватанул целый стакан. Изобразил он это мастерски, так что его примеру тут же последовал азартный Эдик Залужицкий, который расстрогался больше всех, и которому очень импонировала природная забубенность Игоря. Это был первый признак того, что железные ряды эмиссаров дали слабину, и все оживились, задвигали стаканами, надеясь, что вот-вот кто-то не выдержит и начнет сыпать адресами и паролями. Все рассчитывали на Эдика Залужицкого и стали щедро подливать ему из своих посудин. Эдик же смотрел благодарными глазами и, не чуя подвоха, знай себе, опрокидывал. Чувство меры изменило всем сразу, и кончилось тем, что Эдик уронил голову на стол, чудом промахнувшись мимо салата на газете. Тут, наконец, до всех дошло, что они натворили, и взгляды разведчиков дружно скрестились на Газунове. Но и здесь было поздно что-либо предпринимать. Очки у певца задрались на малиновый лоб, близорукие глаза горели диким огнем, а губы, растянувшись в идиотской ухмылке, изрыгали такое, от чего вяли уши. Тогда те агенты, которые еще что-то соображали, остановили свой выбор на Грише Бибине. Чтобы развязать ему язык, требовалось много, но никто не знал, сколько Гриша уже успел принять. За сегодняшний вечер он не проронил ни слова, наливался молча, и создавалось впечатление, что в полном одиночестве. Посовещавшись с Шуйским, Гнездовой куда-то выскочил, но вернулся быстро и с бутылью, заткнутой какой-то черной пробкой. Внутри плескалась жидкость, такая же прозрачная, как та, что пили до сих пор, но с первого натренированного взгляда в ней чувствовалась сила, как минимум, в два раза большая. Бутыль установили перед Бибиным, но он взглянул спокойно и с достоинством. Стало ясно, что Гриша принимает вызов.
Что было потом, Виктор помнил смутно. В какой-то момент дал о себе знать ангел-хранитель. Он орал дурным голосом, словно кот, которого в разгар марта заперли в темной кладовке. Потом пел песни, но Виктор запомнил только одну - 'Наша служба и опасна и трудна'. Пришлось выпить три раза подряд, не закусывая, после чего ангел-хранитель угомонился. Игорь Газунов неоднократно выскакивал в коридор, безобразничая, кричал петухом и кидался на людей из темноты. Его ловили всей компанией, в результате чего Косте Марочному разбили нос, и он долго возмущался. Затем полный провал памяти, а после Виктор очнулся, когда они с Шуйским сидели напротив друг друга и обсуждали преимущества того положения, что впереди два выходных. Проснувшийся Эдик Залужицкий посмотрел на них жалостливым взглядом, и со словами 'Никак не пойму, о чем вы тут говорите' снова уснул. Был, кажется, один существенный эпизод, когда Виктор беседовал с кем-то на очень интересную тему относительно невидимого фронта, но абсолютно не помнил, с кем именно и о чем. В общем, под утро все разошлись, кроме Гриши Бибина, которого еще раньше отнесли на руках в другую комнату, и он там спал прямо на полу.
Виктор приковылял к общежитию, хромая на правую ногу и недоумевая, почему так дико ноет колено. Долго стучал в двери, пока не разбудил вахтера, лениво с ним попрепирался и попал внутрь. Поднимаясь на третий этаж, он с досадой думал о том, что вот опять собрались вместе, а разговора не получилось. Не
