Не страшно, что мы слеплены из праха,
А страшно, если только ради смеха...
...Глянь, погоды стоят, как пАгоды,
Величавы, тихи, высоки,
И не нужен, и глуп, и загадочен
Раздирающий мир визг тоски...
...Над собой нет победы, а от Бога - побега,
Заповедано в слове,
Что начертано в белой Библии снега
Красноречием крови...
...Выхожу одна я на дорогу,
Сквозь туман блестит кострами ад,
Лишь пустыня молча внемлет Богу,
Лишь с собою звёзды говорят.
Мне так больно, но уже не трудно,
Тёмный дух склониться не сумел,
Но зачем так лживо и занудно
Про любовь мне сладкий голос пел?..
О птицах, о светлом, о солнце,
Осенний свинцовый Освенцим...
- Ты позволишь? - Ксения довольно бесцеремонно выхватила листы из рук Голицына и, скомкав, швырнула и их в гудящую топку. - Вот так. Бьются в тесной печурке стихи.
- Не жалеешь?
- Шутишь?.. Подожди, я пойду умоюсь...
Ксения ушла в ванную, а Голицын, зажав ладони между коленями, принялся глубокомысленно раскачиваться на табурете. Осенний свинцовый Освенцим... Однако.
Ксения вернулась с дымящейся тонкой сигаретой в зубах. Голицын понял, что не курила она давно: лицо ее побледнело, словно инеем покрылась или героиновой пудрой. И эта крахмальная молитвенная бледность была ей очень к лицу... Особенно применительно к ситуации, в которой Голицын все яснее видел налет некой готической достоевщины. Дело в том, что слово 'нормально' меньше всего походило к бывшей его подруге. Нет, у него все с ней всегда происходило экстремально, на пределе, даже и не на надрыве, а на надрезе каком-то... И это при его-то инстинктивном отвращении к мелодраматическим эффектам.
Ксения очень непринужденно уселась на пол, вытянула и скрестила босые ноги и заговорила уже свои обычным, родниковым голосом:
- Мы можем обойтись и без Пана. Если ты не особенно торопишься, я могу в трех словах объяснить тебе всю суть этого мира.
- Ну, разве что в трех словах. - Голицын вгляделся в нее пристально и даже пристрастно. Что-то в ней невыразимо изменилось. И дело было не во внешности, конечно. С внешностью как раз все было в порядке... Просто с ней тоже 'что-то было не так' - по-видимому, лучше это никак не выразишь.
- Все дело в том, что человеческий индивидуум - на самом деле никакой не индивидуум.
- То есть? - удивился Голицын.
- Смотри. Как часто тебя... или не тебя, неважно кого, в жизни охватывало чувство, что в действительности нет никакой свободы воли, а им управляют некие неведомые темные силы, им манипулируют, дергают за ниточки, как марионетку. Отсюда все эти выражения: 'раб обстоятельств', 'заложник положения', 'жертва злой судьбы' и прочее. А теперь возьмем любой биологический организм. Допустим свинью для наглядности. Такой организм состоит из множества клеток, каждая из которых играет свою роль, выполняет свои жизненно важные функции. И все эти клетки связаны сложнейшей нейронной сетью. По нервам текут тысячи управляющих импульсов, посылаемых мозгом. Примерно такова же роль человечества. Каждый человек - не самостоятельный организм, а лишь клетка одного гиперорганизма. Клетки этого гиперорганизма могут быть очень различны. В большинстве это и не гуманоиды вовсе, все они разбросаны по вселенной, а многие и вовсе принадлежат иным пространственно-временным континуумам. И всеми этими клетками по особым информационным каналам управляет некая высшая субстанция, верховная инстанция. Гипермозг, словом.
- Что-то такое я уже слышал... Кажется, в эзотерике это называется 'атманический эгрегор'.
- Не важно, как это называется. А важно, что Пан - это мой личный Гипермозг...- Ксения поглядела на Голицына пронизывающим взором, и осведомилась: - Как тебе теория?
- Бред собачий! - с теплым искренним чувством ответствовал он.
- И я ему вначале сказала то же самое, - рассмеялась Ксения, очевидно ничуть не обидевшись, - но он меня почти убедил...
- Почти?
- Ну да... Я ему сказала, что очень трудно демонам Максвелла найти кошку Шредингера в океане Дирака, особенно, если у них нет бритвы Оккама. А он ответил, что когда берешь этот инструмент в руки, вокруг не остается уже ничего и, в первую очередь, самой бритвы...
- То есть, ты хочешь сказать, что нелишних сущностей вообще не существует?
- Это не я хочу, это Пан.
- Буддизм какой-то...
- Гипербуддизм. Конечно, эта теория слаба, как и всякая, претендующая на универсальность. Но кое-что мне в ней нравится.
- Что именно?
- Во-первых, она очень хорошо лечит от глупейшего чувства собственной значительности и уникальности. Во-вторых, объясняет проблему человеческого неравенства. Правильно, есть в организме клетки нервного эпителия, а есть и те, что ближе к анальному отверстию. Есть здоровые, есть и раковые. Словом, аналогии прозрачны...
Прозрачны? М-да... Голицын поерзал на табурете. Вся эта околофилософская мучительная муть как раз и нагоняла на него прозрачно-чёрную тоску.
- Хорошо, я тут при чем? - спросил он глухо. - Зачем я ему был нужен?
- Скорее, это он тебе нужен. У вас общие интересы. Он, так же как и ты хочет найти некую особу.
- Какую особу?
- Тебе виднее... Он почему-то называет ее двойным именем Стелла-Алиса.
- А. Да. Понятно...
- Серьезно? А мне вот ничего непонятно. По его утверждению она существо уникальное. Он назвал ее Завершенной.
- Что это значит?
- Понимаешь, она сама и Гипермозг, и все клетки гиперорганизма в одном лице. И корабль, и команда, и капитан одновременно.
- Кто бы мог подумать, - пробормотал Голицын, отводя глаза. - И зачем она ему?
- Вот уж на это не могу ответить... Что-то они там не дорешили... Он только просил передать тебе, что она не погибла... Ей удалось уцелеть.
- А кто бы сомневался? - Голицын почувствовал, что его бросает в сухой, судорожный жар. - И в чем заключается моя роль?
- Вот это уже ближе к делу. - Ксения преобразилась. На ее бледных щеках расцвели классические чахоточные розы, и она заговорила, возбужденно рубя ребром ладони синюю сигаретную сеть и блестя горячечно-бредящими глазами: Есть технология, позволяющая совместить Гипермозг со слабым человеческим организмом, и придать ему, таким образом, невероятные способности.
- Что за технология?
Тут произошло такое, что Голицын пожалел о том, что не захватил с собой ленточку для подвязывания отваливающейся челюсти.
Ксения пощелкала пальцами, и у нее в руке непонятно как возник столь знакомый Голицыну пистолет системы 'Гюрза'.
- Это типа мой кусунгобу. А ты должен стать моим кайсяку. - Ксения говорила так, словно не сомневалась, что он ее поймет... Впрочем, он действительно ее понял.
- И давно вы, девушка, в самураях ходите? - спросил он, саркастически скалясь. - Какому сёгуну служите?
