появляются в лавке. Хозяин внутренне готов или к скандалу, или к тому, что придется иметь дело с душевнобольным. Смерив тебя взглядом, он довольно грозно спрашивает:
- Ну-с? Чего изволите?
А ты в ответ очень спокойно:
- Да вот гайку зашел купить.
II
Ты входишь в магазин головных уборов, подходишь к прилавку, вынимаешь из кармана блокнот и карандаш и пишешь на листке: 'Покажите, мне, пожалуйста, черный котелок'. Листочек протягиваешь продавщице. Она читает, с состраданием глядит на бедняжку немого и показывает тебе несколько шляп. Ты примеряешь их, выбираешь одну и снова пишешь на листке: 'Эта подойдет. Сколько стоит?'
Растроганная твоим физическим изъяном, продавщица решает, что ты к тому же еще и глухой, и поэтому пишет на листочке цену. Ты читаешь, киваешь головой, делаешь жест, выражающий сожаление по поводу дороговизны, платишь деньги и надеваешь новый котелок. Затем, поклонившись, ты громко и отчетливо произносишь:
- Мое почтение!
И уходишь из магазина.
III
В кондитерской ты спрашиваешь, есть ли в продаже шоколадные буквы: 10 букв 'N' и 12 букв 'L'.
- Сейчас, к сожалению, нету, - отвечает хозяйка, - но если изволите прийти в четыре, они будут готовы.
Уже в три ты в магазине. Ждешь, нетерпеливо расхаживаешь, в общем, делаешь вил, что спешишь. Ровно в четыре услужливая хозяйка показывает тебе 10 шоколадных 'N' и двенадцать 'L'.
Ты таращишь глаза, и кровь бросается тебе в голову от возмущения.
- Позвольте, что это такое? Они какие-то вычурные, завитушки какие-то! Мне нужны простые печатные буквы латинского алфавита: десть букв 'N' и двенадцать букв 'L'. Да-а-а, порядочки у нас!..
Хозяйка сто раз просит ее извинить, вызывает специалиста-кондитера, и вдвоем вы растолковываете ему, что следует сделать из шоколада десять букв 'N' и двенадцать букв 'L', а не какие-то там другие, и притом без всяких финтифлюшек. Можешь, если хочешь, даже нарисовать кондитеру, что тебе нужно.
Хозяйка просит зайти в шесть.
Заходишь. Буквы готовы.
- Вот, говоришь ты, - эти хорошие.
- Завернуть? - спрашивает предупредительная хозяйка.
- Не надо, - отвечаешь ты, - я их тут скушаю.
1924 г.
СЛЕСАРЬ
В ванне что-то засорилось, трубы издавали гудение, временами переходящее в протяжный вой, причем вода из кранов еле сочилась. Попытка исправить дело домашними средствами (ковыряние в трубе зубной щеткой, напрасные старания дунуть в кран, устные высказывания и т. д.) не увенчались успехом. Пришлось вызвать слесаря.
Слесарь был худ, высок, с седой щетиной на щеках и в очках на остром носу. Его большие голубые глаза взирали исподлобья каким-то мутным плачущим взглядом. Войдя в ванную, он покрутил краны, стукнул молотком по трубе и сказал:
- Фершлюс надо разогнать.
Быстрота диагноза понравилась мне, и я, не сморгнув, спросил:
- А зачем?
Слесарь поразился моему любопытству, но после первой реакции удивления, выразившейся во взгляде поверх очков, кашлянул и сказал:
- Потому что дроссельклапан не в аккурат отрихтован и люфтит.
- Ага! - сказал я. - Понимаю! Значит, если бы дроссельклапан был в свое время отрихтован в аккурат, то сейчас бы не люфтил и не надо было бы разгонять фершлюс.
- Конечно! А теперь из-за этого пуфер придется раззенковывать, шабровку ему дать, чтобы штендер законтрить.
Я трижды стукнул молотком по трубе, кивнул головой и констатировал:
- Даже по стуку слыхать.
- Чего слыхать?
- Что штендер незаконтренный, но я уверен, что если дать ему шабровку, да еще и раззенковать как следует, то дроссельклапан отрихтуется, перестанет люфтить и, само собой разумеется, облегчится разгонка фершлюса.
И я измерил слесаря ледяным нахальным взглядом.
Мой профессиональный язык, а также легкость, с которой я сыпал услышанными впервые техническими терминами, сбили с толку аскетичного мастера, и он решил мне чем-нибудь понравиться.
- Сейчас я, правда, сделать не могу - шведик не взял с собой... А заплатить вам за ремонт придется, - он помедлил немного, чтобы добить меня экономическим эффектом, - а заплатить вам придется 7 злотых и85 грошей.
- Это немного, - заметил я спокойно. - Я думал, раза в два дороже будет. Что же касается шведика, то, честно говоря, не вижу в нем необходимости. Попытаемся обойтись без шведика.
Слесарь был бледен. Слесарь ненавидел меня. Чаркастически улыбнувшись, он сказал:
- Без шве-едика! А как же без шведика сифон зачеканишь? Если бы трихтер был сделан толково, то можно! Но на нем же центра потеряны и во фланце три нитки сорвано, так что я одними клипцанками обойтись не смогу.
- Ну знаете, - воскликнул я, разводя руками, - уж этого я от вас не ожидал! Значит, трихтер, по-вашему, сделан бестолково? Ха-ха! Просто смешно! Где же, господи боже ты мой, видно, что на нем центр потеряны?
- Как это где? - буркнул слесарь. - А допуска на заплечиках с зазором!
Я покраснел до ушей и смущенно сказал:
- Действительно... Я ведь и не заметил, что допуска на заплечиках у него с зазором. Правда ваша. Без шведика тут не обойтись.
И он пошел за шведиком. Ибо из-за того, что допуска на заплечиках были с зазором, трихтер действительно был сделан бестолково и центра на нем оказались потеряны, так что без шведика невозможно было бы зачеканить сифон с целью раззенковки пуфера, от которой зависело, дать ли ему шабровку, чтобы законтрить штендер, что в свою очередь позволило бы разогнать фершлюс, который оттого плохо работал, что дроссельклапан был отрихтован не в аккурат и теперь люфтил. 1931 г.
ИЗ ДНЕВНИКА НЕРВНОГО ЧЕЛОВЕКА
12 декабря
Вчера собирался на раут. Побрился безопасной бритвой. И довольно прилично, хотя щетина у меня жесткая. Был даже в неплохом настроении. Муки начались, когда надевал крахмальную фрачную рубашку. Застегивая воротничок, думал - лопну. Пальцы у меня млели. Нечеловеческим усилием протолкнул запонку сзади на шее. Сразу же выскочила передняя. Слабая была какая-то и ненадежная. Другой не оказалось. Пришлось прикрепить нижней тесемкой. В конце концов удалось. Но уже у зеркала, завязывая галстук, заметил на пластроне красную капельку. Капнуло, видать, с подбородка. Хотел стереть и размазал еще хуже. Снял рубашку и воротничок с помощью ножниц. На раут не пошел.
13 декабря
Ждал сегодня на остановке семнадцатый. Сначала пришла девятка. Потом пятерка. Потом - снова девятка. Наконец показалось, что вдалеке двузначный номер. Девятнадцатый. Потом двадцать третий. И снова пятерка. Тут я завелся. Остановил такси. Когда отъезжали - пришел семнадцатый.
14 декабря
Ожидание приводит меня в ярость. У телефона в кондитерской был сегодня шестым в очереди. Очень обстоятельно разговаривали дамы. Одна информировала приятельницу, во что были разодеты разные там шлюхи в ночном дансинге. Другая объясняла какому-то мужчине, что не сможет. Сцепился с одним из-за места в очереди. Удалось настоять на своем и пойти первым. Номер был занят. После двадцати минут ожидания! Тот, с которым я поскандалил, ухмылялся. Снова встал в очередь. Впереди четверо. Четыре дамы.
16 декабря
Сегодня наблюдал одного в кондитерской. Он повесил трость на спинку стула. Немного повисев, трость свалилась. Субъект поднял ее и снова повесил. Трость, разумеется, снова свалилась. И так - несколько раз. А я все это время нервничал - ждал, когда упадет. Но всего больше меня бесила несообразительность этого человека. После трех-четырех раз он мог бы, наконец, понять, что следует изменить способ вешания и
