проект 'конкретной онтологии' Марселя; трактовка мира как 'феномена', как 'конкретного' в философии Сартра. И по мнению Мерло-Понти, 'признание феноменов', их правильное прочтение есть путь к новой концепции cogito и к новой - более радикальной, т.е проясняющей свои истоки, свою 'ситуацию', свои основания - рефлексии, что должно возвратить 'вещи ее конкретное лицо', организмам их собственный способ трактовки мира, субъективности ее историчность).
[228]
Именно стремлением понять и описать мир в качестве 'конкретного' объясняется экзистенциалистский способ изначального введения сознания (переживания, экзистенции) в качестве внутренней онтологической структуры бытия. Сознание вводится как обнаружение и раскрытие бытия, как работа артикуляции 'данности' (к последней относятся любого рода тотальности и структуры социально-исторического и культурного поля, любые внешние обстоятельства и объективные условия человеческой жизнедеятельности).
При выявлении и описании механизмов конституирования фундаментальных структур повседневного опыта, его изначальных жизнезначимых смыслов, связывающих человека с бытием, миром и другими, экзистенциалистские онтологии показывают, что непосредственное 'обнаружение' человеком мира и себя в мире есть одновременно работа первоначального 'означивания'. Иными словами, непосредственное 'открытие мира' есть движение (способ), которым человек, открывая себя как 'бытие-в-мире', 'в ситуации', 'среди вещей и других', самоопределяется в бытии, производит себя в мире как конкретную индивидуальность.
Этим же движением одновременно конституируется и мир в качестве 'конкретного', 'феномена', или в качестве 'человеческой ситуации'.
Различные представители экзистенциализма предлагают разные интерпретации этого конститутивного движения экзистенции в мире. Сартр исходит исключительно из принципа спонтанности сознания и его свободы как творения ex nihilo (или из идеи сознания как 'ничто', как чистого 'присутствия' с миром, своим опытом, своим прошлым и с самим собой), что дает ему возможность говорить о свободном, автономном проектировании 'человеческой реальностью' себя вовне - проектировании, наделяющем данное (обстоятельства) смыслом и организующем это данное в 'ситуацию'. На этом он и основывает свое утверждение тотальной ответственности человека. Мерло-Понти, говоря о спонтанности экзистенции, признает за сознанием 'собственную историю', собственную 'плотность', 'засоренность' перцептивного сознания своими объектами ('я мыслю' может быть как бы галлюцинировано своими объектами), 'анонимность' тела и 'деперсонализацию' в сознании.
Это, собственно, и определяет его трактовку движения означивания человеком мира одновременно как 'центробежную и центростремительную силу', побуждает заявить о предпочтении кажущегося ему неоспоримым понятия 'опыт' спорному понятию 'сознание', о непризнании сартровской идеи тотальной ответственности человека.
Идея незавершенности, 'открытости' экзистенции (или трактовка ее как 'авантюры', драматичного, негарантированного бытийно- личностного эксперимента) и изначальное введение экзистенциального измерения в мир с его событиями и отношениями позволяют экзистенциа
[229]
лизму разработать онтологию, в которой открытыми, незавершенными, негарантированными и рискованными человеческими предприятиями оказываются не только индивидуальная человеческая жизнь, но и мир, история, ситуация.
Живая событийность, открытость бытия, истории, мира и личности, таким образом, - одна из главных черт онтологии экзистенциализма, в которой субъективность, индивидуальная свобода (понимание, решение и акт) изначально введены в содержание понятия бытия, мира, ситуации. И введены как нередуцируемый внутренний (онтологический) элемент, непосредственно 'обнаруживающий' данность и при этом ее 'обнаружении' сегментирующий 'сырое существующее', артикулирующий его в 'конкретную и сингулярную тотальность'.
Тем самым экзистенция, деятельность которой с самого начала предположена в качестве внутренней структуры бытия, объявляется личностной основой существующего, а мир задается как 'конкретное', в котором сознание оказывается 'всегда уже осуществленным', всегда уже продействовавшим и кристаллизовавшим определенным образом свою работу. Задача феноменолога, по мнению Сартра, и состоит в том, чтобы обнаруживать, расшифровывать и концептуализировать - как значащие, как 'феномены' - следы этого продуктивного присутствия экзистенции в мире, выявлять и прояснять 'осадки', отложения деятельности субъективности в мире.
В контексте расшифровки феноменов и интерпретации означивающей деятельности субъективности в мире экзистенциалисты по-разному вычленяют и артикулируют содержание понятия экзистенции из всего многомерного и неоднородного, в действительности синкретичного и нерасчлененного человеческого опыта, к примеру, в противопоставлении понятию субъективности и экзистенции понятий психического и физиологического (Сартр) и, наоборот, в усилии их 'реинтеграции' (Мерло-Понти).
Однако в любом случае и всегда экзистенция задается в экзистенциализме как присутствие человека с миром и самим собой, как живая, не только открытая не фиксированным заранее возможностям, но создающая их деятельность первичного жизнезначимого смыслообразования, самоопределения, самостроительства и самоосуществления человека в мире. 'Незамкнутость знак его свободы' (Ясперс).
И экзистенция как свобода - предмет понимания, но не объективирующих и каузальных экспликаций. Поэтому для экзистенциализма неприемлемым оказывается редукционизм.
Перейдя от 'изоляционистской' философии сознания и свободы (как 'безосновного основания' связей мира, как недетерминированного ничем внешним самому сознанию самоопределения человека) к разработке социальной онтологии и онтологии истории, включающей в себя индиви
[230]
дуальную практику в ее отчужденных формах и отчуждающих трансформациях в обусловливающем ее поле социальной материи, поздний Сартр и в этом проблемном контексте продолжает настаивать на специфичности экзистенции и человеческого акта как переживающего и, стало быть, понимающего себя превзойдения наличного к своей цели. Человеческий акт трактуется им как 'отрицательность' по отношению к данному. Именно специфичность человеческой практики и фиксируется поздним Сартром категорией экзистенции: она есть не 'устойчивая субстанция, покоящаяся в самой себе', а 'беспрерывная неустойчивость, отрыв всем телом от себя. Поскольку это стремление к объективации принимает различные формы у разных индивидов, так как оно нас проектирует в поле возможностей, из которых мы осуществляем одни и исключаем другие, мы называем его также выбором или свободой'359.
Никогда не совпадая с тем, 'что сделали из него', человек у Сартра есть то, что он сам делает из того, что сделали с ним; и, в качестве такой работы самоопределения, он есть то, что превосходит все обусловливания социально-экономические, исторические, телесные, языковые и др. Само это усилие преодоления наличного, данного к собственной цели, сам этот акт трансцендирования обстоятельств (условий) и самотрансцендирования и есть собственно человеческое.
Заменив в 'Семейном идиоте' свое рационалистическое понятие сознания понятием 'переживание', Сартр по-прежнему стремился сохранить специфичность экзистенции как существования, присутствующего в своем опыте и с самим собой, понимающего мир и себя и - в зазоре этого фактического понимания принимающего радикальное решение о своем способе быть в мире. В одном из своих интервью Сартр говорил об этом так: 'Введение понятия переживания есть усилие сохранить это 'присутствие с-собой', которое кажется мне обязательным для существования всякого психического факта, присутствие в то же время столь непрозрачное, столь слепое для самого себя, что оно есть также 'отсутствие себя'360.
Тема принципиальной связи экзистенции и свободы, непознаваемости их научными средствами развивается и Ясперсом. Человека нельзя выводить из чего-то другого, он - 'непосредственная основа всех вещей. Понимание этого означает свободу человека, которая в любой другой тотальной зависимости его бытия утрачивается и лишь в этой тотальной зависимости полностью обретает себя'. Человек, по Ясперсу, находит в себе то, что он не находит нигде в мире: 'нечто непознаваемое, недоказуемое, всегда непредметное, нечто ускользающее от всякой исследовательской науки'. Это, по Ясперсу, и есть 'свобода и то, что с ней связано'.
[231]
Итак, экзистенциалистское философствование есть философствование метафизическое. Движимый стремлением спасти 'идею человека' (Камю), экзистенциализм реализовал радикально антиредукционистский проект исследования человеческого существования. Отказавшись от каузального подхода при описании 'человеческой реальности', экзистенциализм оказался в центре самых громких дискуссий и бурных споров философии ХХ в. Одним из них является спор с марксизмом, психоанализом и структурализмом по вопросу о возможностях методологии детерминистского исследования человека, специфике философии и философского вопрошания о нем.
Отстаивая в споре философии и науки ХХ в. идею специфичности экзистенции, не познаваемости ее традиционными методами объективного познания, не редуцируемости человека к любым формам его обусловливания, к причинам и структурам, экзистенциализм ставит во главу угла в этом споре утверждение необходимости допущения в картине мира автономной точки (зазора свободы) как способности индивида начинать, развязывать в мире новый ряд
