Твардовский Александр Трифонович
По праву памяти
Смыкая возраста уроки, Сама собой приходит мысль: Ко всем, с кем было по дороге, Живым и павшим, отнестись. Она приходит не впервые, Чтоб слову был двойной контроль: Где, может быть, смолчат живые, Так те прервут меня: ' Позволь! Перед лицом ушедших былей Не вправе ты кривить душой, Ведь эти были оплатили Мы платой самою большой…' И мне да будет та застава, Тот строгий знак сторожевой Залогом речи нелукавой По праву памяти живой. Ты помнишь, ночью предосенней, Тому уже десятки лет, Курили мы с тобой на сене, Презрев опасливый запрет. И глаз до света не сомкнули, Хоть запах сена был не тот, Что в ночи душные июля Заснуть подолгу не дает… То вслух читая чьи-то строки, То вдруг теряя связь речей, Мы собирались в путь далекий Из первой юности своей. Мы не испытывали грусти, Друзья: мыслитель и поэт, Кидая наше захолустье В обмен на целый белый свет. Мы жили замыслом заветным Дорваться вдруг До всех наук, Со всем запасом их несметным И уж не выпускать из рук. Сомненья дух был нам неведом; Мы с тем управимся добром И за отцов своих и дедов Еще вдобавок доберем. Мы повторяли, что напасти Нам никакие нипочем, Но сами ждали только счастья, Тому был возраст обучен. Мы знали, что оно сторицей Должно воздать за наш порыв В премудрость мира с ходу врыться, До дна ее разворотив. Готовы были мы к походу, Что проще может быть: Не лгать. Не трусить. Верным быть народу. Любить родную землю-мать, Чтоб за нее в огонь и в воду. А если — То и жизнь отдать. Что проще! В целости оставим Таким завет начальных дней. Лишь от себя теперь добавим: Что проще — да. Но что сложней? Такими были наши дали, Как нам казалось без прикрас, Когда в безудержном запале Мы в том друг друга убеждали, В чем спору не было у нас. И всласть толкуя о науках, Мы вместе грезили о том, Ах, и о том, в каких мы брюках Домой заявимся потом. Дивись, отец! Всплакни, родная, Какого гостя бог занес, Как он пройдет, распространяя Московский запах папирос. Москва, столица, — свет не ближний, А ты, родная сторона, 
