деле считал шаги: «…сорок пять, сорок шесть, сорок семь…» На сотом шагу Игорь Саввович остановился, боязливо прислушался к себе, изумленно подумал: «Вот те на! Воскрес!» Ровно било здоровое сердце, кузнечными мехами перелопачивали смолистый воздух объемистые легкие, крепко стояли на земле сильные и длинные ноги, бугрились на теле мускулы спортсмена. «Вот те на! Воскрес!»
Бросив считать шаги, Игорь Саввович направился к заезжей, то есть маленькой гостинице, где готовились к очередному совещанию Валентинов, Прончатов и другие. Пришлось сдерживаться, чтобы не побежать вприпрыжку, махом не взлететь на крыльцо, не рвануть на себя двери с ликующим криком, не бежать по коридору, в конце которого с деловитым лицом водил по щекам электробритвой Валентинов.
– Что с вами, Игорь Саввович? – увидев заместителя, спросил Валентинов и выключил бритву. – У вас такой вид, словно… Простите! Словно вы, знаете ли, употребили спиртной напиток…
Игорю Саввовичу казалось, что главный инженер Валентинов тоже окружен солнечным и бесстрашным еловым войском; еловая рать вокруг Валентинова пошевеливала шишками, шепталась, нетерпеливо переступала с ноги на ногу.
– Я не употребил спиртной напиток! – смеясь, сказал Игорь Саввович. – Я не пил, но пьян… – Он фатовски повернулся на каблуках. – И вообще мне здесь делать нечего. – Он подмигнул интимно Валентинову. – Мне нечего здесь делать, как человеку, который приглашен к самому Егору Орлову. – И открыто похвастался: – Вас-то небось Егор Орлов не пригласил.
Двадцать минут до начала еще одного совещания под председательством главного инженера Игорь Саввович Гольцов прожил в счастливой, глупой суете: то старался скрывать от посторонних глаз свое волшебное исцеление, то, наоборот, демонстрировал радость и здоровье, то обливался холодным потом при мысли, что чудесное исцеление – бред, длинный сон. Он не помнил, о чем говорил с Егором Орловым, когда пришел к нему, не заметил, как вышел из дома, как дошагал до конторы, и в мгновение, когда садился за стол рядом с Прончатовым, брал в руки карандаш и придвигал к себе стопку чистой бумаги, он чувствовал, что не только каждое движение, но даже предвкушение движения может доставлять счастье. Игорь Саввович не знал, что именно так чувствуют себя люди, избавившиеся от смертельно опасной болезни, поднявшиеся с кровати, на которой пролежали месяцы и даже годы, но он был счастлив, очень счастлив. Отодвигает стул – рукам радостно, выравнивает бумагу – пальцы счастливы, садится – тело празднует, смотрит на собравшихся – радость заливает теплой волной грудь.
– Внимание, товарищи, начинаем!
Гора бумаг, вынутых из огромного портфеля, лежала перед Валентиновым, и вся эта чертова уйма вычислений, промеров, измерений, данных синоптиков, докладных, особых мнений, рапортов и заявлений казалась нужной, значительной, радостно было смотреть на руки Валентинова, на крохотный зал, до отказа набитый людьми. Боже, кого сюда не собрал дотошный Валентинов! Речники и лесозаготовители, старые рыбаки и знаменитые сплавщики, водолазы и аквалангисты. И все это улыбалось, усаживалось, шумело, старалось угомониться.
– Совещание объявляю открытым, товарищи! – звучно и вкусно проговорил Валентинов, добрый, выедавшийся, помолодевший. – Мне хочется начать издалека, чуть ли не с Нестеровской летописи. Известно ли вам, друзья мои, что молевой сплав леса древнее плотов и стругов?.. Что такое?
Двери зала широко открылись, вбежала высокая девушка в темных очках и низким тревожным голосом крикнула:
– Товарищи, кто здесь Гольцов? Вас срочно вызывает Светлана Ивановна Гольцова!
Голос Светланы звучал едва слышно и потому незнакомо:
– Игорь, не волнуйся, пожалуйста, но тебе нужно немедленно вернуться в город. Ты должен вылететь самолетом.
Он ничего не понял, молчал, слушая, как попискивает морзянка, и невидяще смотрел на девушку в темных модных очках.
– Что случилось, Светлана? Плохо слышу.
Светлана закричала:
– Тебе надо срочно, очень срочно вернуться в город! Игорь, ты слышишь меня? Тебе надо срочно, очень срочно быть в городе!
– Светлана, я не могу вернуться…
В трубке раздался вопль:
– Игорь, ты должен вернуться! Сегодня же! Немедленно.
– Я не могу.
– Передаю трубку Николаю Андреевичу…
Батюшки-светы! Жена, оказывается, звонит из кабинета управляющего. Это значит, что к четырем телефонисткам и радисткам областной связи еще добавилась пятая – трестовская – старая мегера, от котором через пять минут весь город узнает все секретные и несекретные сведения.
– Здравствуйте, Игорь Саввович! – с начальственной медлительностью, тихо и потому хорошо слышно сказал управляющий Николаев. – Из радиограммы знаю, что добрались благополучно, что обстановка складывается хорошая.. Совещание началось? Отлично! Жалко, что вам придется уйти с него. Приказываю срочно вернуться в город! Возьмите полуглиссер Орлова, держите курс в райцентр. Пока вы едете, мы вам закажем место на самолете. Желаю мягкой посадки.
Таким начальственно-непреклонным голосом управляющий с Игорем Саввовичем никогда не разговаривал, таких холодных и распорядительных нот в его голосе в разговоре с Гольцовым быть не могло, и, значит…
– Что случилось? – стремительно входя в радиорубку, спросил Валентинов. – Я вас спрашиваю, Игорь Саввович, что произошло?.. Ах, вы говорите с управляющим? Будьте добры передать мне трубку…
Через полминуты, выслушав молча Николаева, главный инженер осторожно положил трубку на рычаг, нашел взглядом Игоря Саввовича. Он глядел на своего заместителя испытующе, тревожно, словно ему сказали то, что Светлана не посмела сообщить по радиотелефону мужу.
– Немедленно вылетайте в город, товарищ Гольцов! – властно распорядился Валентинов. – Позовите товарища Орлова! Срочно! Катер, самолет, автомобиль…
Несчастье
Около трех часов полуглиссер мчал Игоря Саввовича по воде, двадцать минут заранее присланный «газик» вез его проселками на земляной аэродром, где готовился к взлету двукрылый Ан-2, три часа летел над бесконечной тайгой, озерами, речушками и болотами, и все эти длинные часы Игорь Саввович, как это ни странно, не мог настроиться на трагический лад. Правда, он еще вчера беспокоился за верзилу- гитариста, гадал, чем отделался бедный – сотрясением мозга или серьезной травмой черепа, но сейчас никак не мог утратить ощущения здоровья и счастья, волшебно возникшего в голубом ельнике.
Мелочи бытия, само бытие, простое, как движение рукой, доставляло такое же непонятное счастье, как в детстве. Вздымался за кормой полуглиссера, еле касающегося воды реданом, серый бурун – радость и счастье, гудел старенький восьмицилиндровый мотор – радость и счастье, пропыленный «газик» жестко подпрыгивал на кочках – радость и счастье; самолет делал прощальный вираж над райцентром – радость и счастье! Ну, какие там беды могли происходить на свете, где солнечные лучи в прозрачном облаке вдруг распались на все цвета радуги?
Шел седьмой час вечера, за синей дымкой, пронизанной вертикальными пучками солнца, похожими на снопы, лежал еще далекий областной город Ромск, а пока в круглом иллюминаторе проплывали знакомые по полетам изгибы Оби. Тайга сверху походила на огромную старую щетку, сапожную или платяную, где озера были голубыми плешинами, речушки – швами, которыми щетина прикрепляется к основанию щетки, и все это было бы грубым, вещественным, если бы не освещалось розовым и зеленым светом низкого солнца. От этого реальность исчезала, щетка уже не была щеткой, а вогнутая земля казалась – банальное сравнение! – ковром ручной работы.
Стыд и позор, но Игорь Саввович Гольцов подлетал к Ромскому аэропорту здоровым и счастливым, хотя знал, что произошло несчастье, и, когда маленький самолет с восемью пассажирами мягко ткнулся в твердый бетон посадочной полосы, он с грустью подумал, что полет кончился и он сегодня больше не увидит землю, похожую на щетку-ковер. И, шагая к дверям кабины, он усмехался над событиями, которые могли
