провинции, умных, ловких, жадных к жизни. Старший лейтенант, капитан, полковник, генерал! Селезневы по служебной лестнице идут верно, но осторожно.
– Записывайте!
Следователь Селезнев чистил мундштук, в который всовывал свои дрянные сигареты «Новость». Уменьшал вред от курения, цвет лица берег, карьерист несчастный!
– Этого я пока записывать не буду! – напевно отозвался Селезнев и осторожно, словно драгоценность, поднял вверх свой прямой, мужественный нос с едва приметной горбинкой. Он в первый раз прямо, внимательно, не мигая, посмотрел в глаза Игоря Саввовича своими серыми, большими, женскими глазами, которые, Игорь Саввович готов был поклясться, не могли принадлежать плохому человеку. Однако в них пылала, взрывалась, сквозила и еще бог знает что делала открытая ненависть к Игорю Саввовичу. – Эти показания я запишу позже.
Селезнев встал, скрестил руки на груди – театр, плохой театр! – нахмурившись, прошелся по комнате. Он якобы мучительно обдумывал коварный, уничтожительный, неотразимый вопрос – единственный из всех возможных, чтобы насмерть поразить такого ловкого и хитрого негодяя и рецидивиста, как Игорь Саввович Гольцов. По следователю можно было также понять, что все предыдущее в допросе было цветочками, а вот сейчас, после того как расправится хмурое чело Селезнева, появятся и сами ягодки.
– Когда, с чьей помощью и на каком основании вы построили гараж в переулке Пионерском напротив дома номер семнадцать, между домами двенадцать и четырнадцать? – спросил Селезнев обыкновенным и спокойным голосом. – Кто строил? Где вы с ним познакомились? На каком основании было оформлено разрешение? Прошу вас хорошенько вспомнить.
Напротив дома за номером семнадцать, между домами двенадцать и четырнадцать, в переулке Пионерском?.. Игорь Саввович диковато посмотрел на следователя.
– Виноват! – сказал он. – Виноват, но никакого гаража я не строил. Кто строил, не знаю, как оформлялось все – тем более.
Теперь следователь, в свою очередь, смотрел на него диковатыми, ошарашенными глазами, и вид у Селезнева был такой, словно его только что разбудили. Селезнев сел, машинально придвинул к себе бумаги.
– Я вас не понимаю! – недоуменно проговорил следователь. – Как вы можете ничего не знать, если гараж построен вами, на ваше имя, и мне известно, кто его вам строил, когда и за сколько.. Слушайте, гражданин Гольцов, вы все-таки, видимо, не понимаете, что мера ответственности за дачу ложных показаний не пустая формальность. – Он по-мальчишески разозлился. – Если вы шутите с высоты вашего положения, то знайте: играете с огнем!
Игорь Саввович на него даже не рассердился. Вот новости-то! Он вытаращился на Селезнева с искренней и доброй растерянностью, он глядел на следователя так, словно просил у него помощи, и это было так открыто и чисто, что могло показаться перебором и выглядеть ложью, такой же театральщиной, с какой следователь разгуливал по кабинету. Игорь Саввович спохватился, но было поздно: следователь побледнел от ярости.
– Вот что, гражданин Гольцов! – вздрагивающим голосом проговорил Селезнев. – С вами, как я вижу, надо разговаривать по-другому! Извольте-ка сесть по-человеческн, вы, самоуверенный субъект! Это вам не гостиница «Центральная»… Сесть! Я вам приказываю!
Это говорил уже не носитель распространенной внешности, а внезапно приобретший яркую индивидуальность человек, уверенный в себе, знающий себе цену, открытый, беспощадный и опасный враг. «Вот вы какой? – спрашивали глаза следователя, от напряжения сделавшиеся светлыми. – Умеете улыбаться и врать!»
– В последний раз прошу вас сесть прилично! – взревел Селезнев, увидев, что Игорь Саввович позу не меняет, а только мило улыбается, и лицо у него при этом созерцательное, курортное, благодушно- хлебосольное. Как только следователь набрал в легкие воздуха, чтобы взреветь в последний раз, Игорь Саввович жестом призвал его к спокойствию.
– Простите, товарищ Уткин! – вежливо произнес он. – Видите ли, товарищ Петухов, у меня врожденное искривление позвоночника. Мне полагается находиться в полулежачей позе. Не верите, товарищ Курицын?
– Моя фамилия Селезнев.
– Спасибо, товарищ Индюшкин! Вы разрешите мне слушать вас стоя, если больному человеку не позволено полулежать. Очень буду вам благодарен за снисходительность, товарищ Куропаткин. Прикажете встать?
Следователь мелко дрожал, боясь сорваться окончательно… Дрянь этакая! Мальчишка, самовлюбленный мальчишка, и, конечно, карьерист, коли взялся за дело Гольцова – зятя Карцева, близкого друга полковника Сиротина. Дурак, идиот и мальчишка! Дано ли ему понять, что никакие следствия, камеры предварительного заключения и тюрьмы не страшны Гольцову! Кто и что могло испугать человека, который второй год раздумывает: повеситься, застрелиться или поступить сторожем на овощную базу? Плевать мы хотели на тебя, молокосос ты этакий! Плевали!
– Мне намекали, что вы – хамло, но я не думал, что до такой степени! – ласково соврал Игорь Саввович. – И кажется, вы заведомо меня обвиняете. А как же быть с той самой презумпцией невиновности, о которой ваш министр пишет в газетах? Далее… Кто вам позволил оскорблять меня? Кричать? Какое вам дело до гостиницы? – Он еще раз мило улыбнулся. – Придется извиниться. Прошу, товарищ Селезнев. Прошу!
Следователь был по-прежнему прямой, официальный, но лицо побледнело. Теперь понималось, что он ровесник Игоря Саввовича, что они люди одного круга и что при обычной встрече произвели бы друг на друга наверняка неплохое впечатление. И еще одно новое необъяснимое ощущение испытал Игорь Саввович – показалось, что он давно и хорошо знаком с Селезневым, что они встречались раньше часто, очень часто.
– Жду извинения! – повторил Игорь Саввович.
Глядя в окно, Селезнев глухо сказал:
– Простите!
Они одновременно, словно сговорились, улыбнулись друг другу вежливыми стандартными улыбками – так улыбаются знакомым женщинам, с которыми не хотелось продлевать знакомство.
– Продолжим беседу! – по-прежнему дрожащим от ненависти голосом проговорил Селезнев. – Вернемся к гаражу. Итак, вы утверждаете, что не строили гараж и даже не знаете, укого он приобретен? Я верно вас понял?
– Совершенно верно.
– Далее вы сказали, что не знаете, как оформлялось все?
– Нет! Не знаю.
– Тогда вы, наверное, знаете, откуда у вас гараж?
– Естественно! – Игорь Саввович радушно развел руками. – Гараж купила моя жена, а вот как это произошло – не знаю. Впрочем… Платил деньги за гараж я, так как жены не было дома.
– Кому?
Игорь Саввович вспоминающе уставился на оконную решетку, за которой по-прежнему пошумливали троллейбусы и кто-то снова звал не то Верку, не то Герку. Поразмыслив, Игорь Саввович ответил:
– Пришел какой-то субъект, маленький и очень живой, сказал, что я ему должен тысячу рублей…
– И вы уплатили? Незнакомому человеку?
– Уплатил! – недоуменно отозвался Игорь Саввович. – Пришедший предъявил записку, написанную женой…
– Вы помните фамилию этого человека?
– Представьте себе: не помню!
Враждебно посапывая и опять пряча глаза, следователь аккуратно выровнял стопку хорошей бумаги, взял автоматическую ручку и внимательно посмотрел на кончик пера – это он проделывал всякий раз, когда собирался написать очередную порцию протоколятины. Автоматическая ручка была старая и плохая. Селезнев морщился, так как перо выводило слишком толстые буквы, ученические, с этаким прописным нажимом.
