Женя Овербах увидела темно-синее платье, вышитое бисером, и уже не могла оторвать от него глаз.
— Я посмотрю? — робко попросила она.
— А не лучше ли его примерить? — предложила ей девушка, немногим старше самой Жени.
— Можно?..
— Разумеется. А для чего мы здесь? — ответила вопросом на вопрос продавщица.
И все же девочка не решилась примерить так понравившееся ей платье, а только приложила к себе.
— Ну, как? — спросила она Катю Козлову, свою подругу.
— Оно тебе к лицу. И размер твой.
Женя вздохнула и вернула платье на прилавок.
— Не нравится? — удивилась продавщица.
— Даже очень нравится. Но…
Девушка аккуратно сложила платье и положила в красочный пакет.
— Поздравляю с покупкой!
— Вы не поняли. Мне это не по карману. Все мои деньги — полтора доллара.
— Они тебе еще пригодятся. А платье — наш тебе подарок. Носи на счастье!
Катя Козлова получила в подарок лакированные туфельки и атласную юбку.
Никто из детей не ушел с пустыми руками. Игрушки, яркие носовые платки, фотоаппараты, пакетики со сладостями, часы, нарядные блузки, зонтики и шляпы — всего не перечесть.
Федя Кузовков, уже задаренный сверх всякой меры (целый чемодан стоял в его комнате), ограничился двумя блокнотами с алфавитом. И тут же один из них подарил Юзеку.
— Нужная вещь, — сказал он. — Пригодится для адресов. Будешь писать мне в Россию?
— Обязательно! — горячо ответил Юзек. — Давай будем обмениваться письмами. Раз в месяц. Согласен?
— Идет! — кивнул Федя. Они пожали друг другу руки, что значило — договор вступает в силу.
Неожиданно Кузовков увидел девочку с огромным плюшевым медведем.
— А мне можно такого же? — спросил он продавщицу.
— Мальчик, ты все еще в куклы играешь?
— Из всех игрушек я признаю только оловянных солдатиков…
— Так бы и сказал сразу. Мы найдем тебе солдатиков.
— Я не для себя прошу. Есть одна девочка. Ее зовут Лена. Она очень красивая.
— Тогда получай медведя.
Теперь Кузовков стал искать Петю и его сестру еще с большим усердием. Так что отец и сын Яновские едва поспевали за ним. Наконец Казимеж (он ведь был полицейским) взял поиск в свои руки.
— Александров сейчас в казарме, — сказали ему. — Но лучше его не беспокоить.
— Он болен?
— Как вам сказать… Это хуже, чем болезнь. У него беда…
Из рассказа Петра Александрова:
— Это было на второй день после высадки в Нью-Йорке. Нам объявили, что в колонию приедут русский священник и церковный хор. А после богослужения откроется ярмарка. Будет много гостей. Состоится концерт. Словом, день ожидался быть интересным.
В столовой за завтраком было шумно и весело. Кто-то взял металлическую тарелку и стал выбивать ложкой мелкую дробь. Другие барабанили по столу. Грохот невообразимый!..
В столовую вошла незнакомая женщина в форме медицинской сестры. Она подняла руки вверх, призывая к тишине. Сейчас нас будут отчитывать за озорство, решили мы. Но вместо этого медсестра спросила:
— Кто из вас Петр Александров?
Я отозвался. Она взяла меня за руку и отвела в сторону.
— Должна тебе сообщить печальную весть. Твоя сестра — Елена Александрова — умерла.
Сказала она эти страшные слова без всякой подготовки. Так что веселье мое сразу сменилось отчаянием. Я закричал:
— Не может быть! Это неправда! — А потом громко зарыдал…
Мальчики вышли из-за стола, обступили меня:
— Что случилось, Петя? Отчего ты плачешь?
Я не мог произнести ни слова. Задыхался от рыданий. Хотелось остаться одному. И я бросился бежать к казарме. А мои товарищи за мной.
Добежав до койки, я уткнулся в подушку и долго плакал, пока хватило слез.
Несколько раз в казарму заходил Георгий Иванович Симонов, мой воспитатель. Пыталась меня утешить и миссис Кемпбелл. Товарищи приносили мне — кто стакан сока, кто яблоко… Но я оцепенел в своем горе и не мог успокоиться.
Лишь к вечеру я пришел в себя. Но все равно мне хотелось быть как можно дальше от людей. Я ушел из казармы и до самой ночи сидел на берегу моря. Передо мной стоял образ Леночки. Что я напишу отцу? Что скажу ему, когда вернусь в Петроград один, без сестры?
Всю ночь мучили кошмары. Со страхом ждал я последнего прощания.
Утром меня уговорили выпить стакан чаю и проводили в автобус. Там уже сидели мои друзья. Сидели девочки нашей гатчинской группы и несколько воспитателей, в том числе и Евгения Михайловна Нипенина, которую очень любила Леночка.
Каждый говорил какие-то слова, обнимал… Но я словно окаменел и сел подальше от всех, у окна.
Хотя все вокруг было как в тумане, я заметил, что небоскребы стали редеть и пошли более низкие здания. А потом показался большой зеленый массив, уже без всяких построек. Это и было кладбище.
Выйдя из автобуса, я потерял сознание. Не помню, как оказался в соборе. А придя в себя, увидел сестру мертвой. Оказывается, уже два дня, как ее не стало. А я в эти дни шутил, смеялся, развлекался… Можно ли себе такое простить!..
Леночка лежала в гробике белого цвета, украшенном множеством цветов. Ее отпевали два священника в ризах тоже белого цвета.
Вслед за нашим автобусом приехал еще один. В церковь вошли Райли Аллен, Барл Бремхолл и еще несколько американцев. Думаю, это были представители Красного Креста.
Аллен сказал прощальную речь на английском языке. Его переводили. Но я мало что понимал, так как находился в полубессознательном состоянии. Когда же сознание прояснилось, я явственно услышал крик моей маленькой сестры: «Не поеду! Не хочу!» Так она кричала на Финляндском вокзале два года назад, прощаясь с отцом. Что это было? Предчувствие?
Леночку похоронили на кладбище Маунт Оливет.
Потом многие годы, всю жизнь я надеялся побывать на ее могилке и положить цветы. Но отношения между Россией и Америкой оставались натянутыми. Для такого простого человека, как я, не было никакой надежды получить визу и вновь, как в детстве, пересечь океан.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ЦАРЬ ЗВЕРЕЙ
Мистер Хайлен, мэр Нью-Йорка, сдержал слово. Каждое утро автобусы стояли у входа в форт, терпеливо дожидаясь маленьких пассажиров. После завтрака колонисты бежали шумной ватагой к стоянке. Всякий знал свою машину и свое место в ней. Шоферы тоже успели подружиться с детьми и ко многим обращались по имени.
Турикары — так называли американцы этот вид транспорта — были открытыми, без крыши и стен. Это помогало обозревать все вокруг. Только успевай поворачивать голову.
Сидения располагались рядами, совсем как в кинотеатре. По пять мест в ряду. Еще одно кресло находилось рядом с шофером. Специально для гида, восседавшего выше всех с рупором в руке. Ему было что рассказать о Нью-Йорке. Но еще больше хотелось увидеть. И дети смотрели во все глаза, стараясь не пропустить ни одной подробности.
