Фламандские легенды

— Семь лет! — воскликнул дьявол. — И думать не смей! Лучше я изойду кровью под твоей палкой.

— Ха-ха-ха, я отлично вижу, — засмеялся Сметсе, — твоя шкура жаждет колотушек. Конечно, они недурны. Но все же и самая вкусная пища не идет впрок тому, кто не знает меры. Итак, когда с вас будет довольно, благоволите сказать мне! Я перестану вас угощать, но за это мне нужно получить мои семь лет.

— Никогда! — и Гессельс, подняв нос кверху, как собака, когда она воет, закричал:

— Эй, бесы! Все на помощь ко мне!

И его надтреснутый голос прозвучал так резко и страшно, — будто сотни труб затрубили, — что со всех сторон сбежались подмастерья.

— Вы недостаточно громко кричите, — сказал Сметсе, — я помогу вам.

И он принялся бить дьявола еще крепче, и тот завопил еще громче.

— Поглядите, — сказал Сметсе, — как хорошо моя палка выучила петь славного соловушку, который сидит на моей сливе. Это он поет лид любви, призывая свою милую. Она скоро придет, мессир; но, пожалуйста, подождите ее внизу: вечерняя роса, говорят, вредна наверху по причине колотушек.

— Бас, уж не мессир ли это Якоб Гессельс, кровавый советник, влез на твое дерево? — спросили подмастерья.

— Да, ребята, — отвечал Сметсе, — это он, своей собственной персоной. Сей почтенный человек и теперь хочет влезть повыше, как он стремился к этому всю свою жизнь. Вот он и кончил жизнь в воздухе, показывая прохожим язык. Ибо то, что исходит от виселицы, к виселице возвращается, и веревке подобает вернуть то, что ей принадлежит. Так сказано в Писании.

— Бас, не помочь ли тебе спустить его вниз? — спросили подмастерья.

— Помогите! — отвечал кузнец.

И подмастерья пошли в кузницу.

Дьявол меж тем, не говоря ни слова, пытался оторвать свой зад от сука. Он метался, бесновался, то так, то этак извивался, упираясь в дерево ногами, руками, головой, но все тщетно.

А Сметсе, не переставая его вволю тузить, говорил:

— Мессир советник, вы держитесь крепко на своем троне, как я полагаю; но я хочу снять вас оттуда, снять незамедлительно, ибо если я этого не сделаю, продолжая вас изо всех сил колотить, вы, чего доброго, вырвете мою сливу с корнями, и люди увидят, как вы разгуливаете повсюду, волоча за собой дерево на вашей заднице, словно хвост, а это было бы жалкое и смехотворное зрелище, недостойное столь благородного дьявола, как вы. Дайте-ка лучше мне мои семь лет!

— Бас, — сказали подмастерья, возвратившись из кузницы с железными брусьями и молотами, — вот мы и здесь, в полном твоем распоряжении. Что надо нам делать?

— Раз я его уже причесал дубинкой, — сказал Сметсе, — остается лишь вычесать вшей из его головы при помощи брусьев и молотов.

— Смилуйся, Сметсе, смилуйся! — закричал дьявол. — Железные брусья и молоты, это уж чересчур! На, получай свои семь лет, кузнец!

— Поторопись написать расписку!

— Вот она, — сказал дьявол.

Кузнец взял расписку, убедился, что она составлена правильно, и сказал:

— Мне угодно, чтобы ты слез с дерева.

Но дьявол так ослабел от побоев, что не смог спрыгнуть с дерева, а просто грохнулся навзничь. Он ушел, прихрамывая и, погрозив Сметсе кулаком, сказал:

— Жду тебя в аду через семь лет, кузнец!

— Жди! — отвечал Сметсе.

Глава одиннадцатая

О добрых словах, с какими подмастерья обратились к Сметсе.

Когда дьявол скрылся и Сметсе посмотрел на своих подмастерьев, он заметил, что они переглядываются и перешептываются, и вид у них смущенный, словно они хотят что-то сказать, да не смеют.

И Сметсе подумал: «Уж не собираются ли они донести на меня священнику?»

Тут Флипке по прозвищу Медведь подошел к нему:

— Бас, — сказал он, — мы хорошо знаем, что призрак Гессельса подослан к тебе тем, кто правит преисподней. Ты заключил договор с дьяволом и от него получил богатство, мы это давно подозревали. Но, чтобы с тобой не случилось худого, мы никому в городе об этом не говорили, будем молчать и впредь. Мы хотели сказать тебе это, чтобы ты был спокоен. А теперь, бас, доброй ночи и приятного сна!

— Спасибо, ребята, — сказал Сметсе, тронутый до глубины души. И подмастерья ушли.

Глава двенадцатая

О том, как Сметсе, желая сохранить свою тайну, скрывал ее от своей доброй жены.

Войдя на кухню, кузнец застал там жену на коленях перед распятием. Она била себя в грудь, плакала, вздыхала и, рыдая, говорила:

— Господи, владыка наш, Иисусе Христе! Договор с дьяволом он заключил без моего согласия, поверь мне! И ты, пресвятая матерь божья, и вы, святые угодники, тоже! Ах, как я страдаю, но не за себя, а за моего бедного мужа, который продал душу дьяволу ради презренного золота. О горе! он продал свою душу! Блаженные и приснославные святые угодники! молитесь за него милостивому господу и прошу вас, не забудьте, что ежели я, как смею надеяться, приму свой конец по-христиански и попаду в рай, я ведь там одна буду есть серебряной ложечкой пирог с рисом, а бедный мой муж будет гореть в геенне огненной и криком кричать, мучась голодом и жаждой, и я не смогу ему дать ни попить, ни поесть… Я буду так несчастна! О святые угодники, пресвятая дева Мария, Господи Иисусе, ведь он согрешил только один- единственный раз, а до этого всю свою жизнь был добрым человеком, добрым христианином, помогал бедным и сердце у него было мягкое. Спасите его от вечного огня и не разлучайте на том свете тех, кто так долго были неразлучны на земле. Молитесь за него! молитесь и за меня, горемычную!

— Жена, ты очень горюешь? — спросил Сметсе.

— Ах, негодный ты человек, я теперь все уже знаю! Это адское пламя зажглось у нас в доме, когда шар раскололся и в кузнице вспыхнул огонь; а булочники, пивовары, виноторговцы — все это были черти; и тот урод, который показал тебе клад, а мне влепил страшную пощечину, тоже был черт. Кто теперь не побоится жить в нашем доме? Горе! от дьявола наша еда; от дьявола наше питье; от дьявола наши сыры, мясо, хлеб; от дьявола наши деньги, наш дом — все, все от него. И если кому вздумается рыть землю под нашим домом, на него сразу так и полыхнет адским пламенем. Все они здесь, я их вижу: они наверху и внизу, справа и слева, они ощерились, словно тигры, и подстерегают свою добычу. Ах, каково мне будет глядеть, когда на глазах у меня черти растерзают в клочки моего бедного мужа! А это будет через семь лет, ведь он сам сказал, я хорошо слышала: он вернется сюда через семь лет.

— Не плачь, жена, — сказал Сметсе, — через семь лет я одолею его, как одолел сегодня!

— А что бы ты сделал, бедняга, если бы он не захотел влезть на дерево? И попадется ли он еще раз, как сегодня, в твою ловушку?

— Жена, — сказал Сметсе, — он попадется непременно, ибо ловушка эта от бога, а все, что ниспослано богом, всегда дает силу против дьявола.

— А ты не врешь? — спросила она. — Может расскажешь мне, какая еще там заготовлена у тебя ловушка?