хозяйничал на кухне. И очень недурно стряпал, бедняга. Но прежде чем обучить его, да и всех остальных тоже, мне частенько приходилось пускать в ход кулаки. Так вот, крошка, оставим ласки и шутки, они немногого стоят, уверяю тебя! Пойдемте-ка лучше наломаем зеленых веток на палки, — это нам недолго, на дворе ведь весна, — отправимся в «Охотничий рог» и вздуем как следует наших вероломных мужей.
Тут старые и безобразные опять давай бушевать и вопить во всю мочь:
— Так их, поделом этаким пьяницам! Бить их надо, вешать их надо!
— Вот уж нет! — сказала Вантье, а с ней заодно молодые и красивые, — уж лучше бы они нас побили.
— Гляньте на этих дур, — завизжали старухи, — гляньте на этих дур безмозглых! Нет в них нисколечко, ни на грош гордости. Ладно! Позволяйте измываться над собою, кроткие овечки! Мы вместо вас отомстим этим пьяницам за унижение женского достоинства.
— Покуда мы здесь, вы не сделаете этого, — отвечали молодые.
— Нет, сделаем, — вопили старухи.
Тут вдруг одна молодая и веселая бабенка покатилась со смеху:
— А знаете, — сказала она, — с чего эти старые ведьмы вдруг так разъярились и жаждут мести? Из чистого бахвальства. Они хотят нас уверить, будто их хрипуны-мужья еще могут им петь свои песни.
При этих словах лагерь старых грязнух так всполошился, что несколько из них вмиг умерли от злости. А другие изломали свои скамеечки и кинулись убивать молодых, которые только смеялись над ними (и приятная же это была музыка — их свежие задорные голоса), но госпожа Зиске остановила старух, сказав, что у нее в доме собрались для совета, а не для смертоубийства.
Возобновив беседу, женщины тараторили, трещали, орали, пока не пришла пора гасить огни, и разошлись так и не приняв решения, ибо у них не хватило времени наговориться досыта.
И в этом женском собрании было сказано свыше 577849002 слов, в коих содержалось не больше здравого смысла, чем старого вина в лягушачьем садке.
Назавтра все кумушки опять собрались и, как накануне, вволю напились чистой воды. Затем, вооружившись палками, двинулись в трактир, где засели веселые гуляки.
Перед дверьми «Охотничьего рога» женщины остановились и вновь стали совещаться. Старухи стояли на том, чтобы войти туда с палками, а молодые ни за что не соглашались.
Питер Ганс, у кого слух был острее, чем у зайца, услыхал на улице шум и громкие голоса.
— Ай, ай, — закричал он в испуге, — что это еще там? Иисусе сладчайший, наверняка это черти!
— Я пойду погляжу, жалкий трусишка! — ответил Бласкак. И, отворив двери, захохотал во все горло.
— Толстые морды, — позвал он, — да это наши жены!
Все гуляки тотчас вскочили и бросились к дверям: одни с бутылками в руках, другие, размахивая кувшинами, а иные, трезвоня в кра сивые резные кубки, как в колокольчики. Бласкак вышел из залы и, переступив порог, остановился на дороге.
— Эй, красотки! — сказал он. — Зачем пожаловали сюда с вашими зелеными ветками?
Тут молодые побросали свои палки на землю, застыдившись, что их застали врасплох с таким оружием в руках.
Но одна старуха, потрясая палкой, ответила за всех:
— Мы пришли сюда, пьянчуги, расправиться с вами и задать вам хорошую трепку!
— Ах, ах, — заныл Питер Ганс, — я узнаю голос моей бабушки!
— Ты попал в точку, висельник! — закричала старуха.
А Толстые морды слушали, и животы у них ходуном ходили от смеха.
— Так входите, — пригласил Бласкак, — входите же, кумушки, посмотрим, как вы зададите нам трепку! А палки у вас крепкие?
— Да, да, крепкие!
— Очень рад! А вот мы приготовили для вас крепкие розги. Они отлично вымочены в уксусе: мы сечем ими непослушных мальчишек. Вы получите необыкновенное удовольствие от этой нежной ласки и вспомните свои детские годы. Не желаете ли попробовать? Можем предложить вам розог на пятьсот денье и больше.
Но старухи, услышав такие речи, сразу струсили и что было сил пустились наутек, — и быстрее всех госпожа Зиске, — да с такой яростью изрыгали хулу и угрозы, что веселым братьям почудилось, будто стая ворон раскаркалась над безмолвными улицами.
А молодые остались у дверей, и просто жалость брала на них смотреть: так смиренно, покорно и кротко стояли они, терпеливо ожидая дружеского словечка от своих мужей и женихов.
— Ну что? — спросил Бласкак. — Угодно вам будет войти сюда?
— Да, — отвечали они хором.
— Не зови их, — шепнул Питер Ганс на ухо Бласкаку, — не зови, они разболтают священнику про толстощекого дьявола, и нас с тобою сожгут, дружище!
— Я оглох, — сказал Бласкак, — входите, милые!
И милые женщины вошли в трактир и все расположились по местам: кто подле мужа, кто подле жениха, а самые молоденькие девчушки скромно уселись рядком на лавке.
— Женщины, — вопросили гуляки, — так вы, значит, желаете чокнуться с нами?
— Да, — отвечали они.
— И выпить с нами?
— Да, — отвечали они.
— И пришли сюда не за тем, чтобы петь нам песню о воздержании?
— Нет, нет, — отвечали они, — мы пришли сюда лишь с одним желанием, — побыть вместе с нашими славными мужьями и женихами и повеселиться с ними, если богу так будет угодно.
— Это, конечно, золотые слова, — заметил один старик, — но что-то мне чудится тут женская хитрость.
Старика, однако, никто не услышал, так как все женщины уже сидели вокруг стола, и пошла беседа. — «Пей, моя душенька, это божественный напиток!» — «Наливай, сосед, наливай живительную влагу!» — «Кто сравнится со мной? Я ли не герцог? У меня добрая бутылка и добрая женка». — «Ну-ка, поднеси нам еще, сегодня мы пьем воскресное вино, ведь надо как следует угостить славных женщин!» — «Мне храбрости не занимать. Я готов не только пить, а и луну снять с неба. Но это потом. А сейчас я не отойду от своей женушки. Поцелуй меня, милочка!»
— Не время сейчас, здесь так много людей, — отвечали женщины.
И каждая, ласкаясь к своему мужу, на все лады нежно уговаривала его:
— Пойдем домой!
Гуляки-то и сами были не прочь пойти домой, но не смели, стыдясь друг друга.
Женщины догадались в чем дело и завели речь о том, что им пора уходить.
— Вот, вот, — сказал старик, — что я говорил? Они хотят увести нас отсюда.
— Нет, сударь, нет! — кротко возразила Вантье. — Но сами посудите: мы совсем не привыкли к таким крепким напиткам и даже просто — к их запаху. И если нам хочется выйти на свежий воздух, это вовсе, сударь, не значит, что мы бы желали кого-нибудь рассердить или огорчить. Пошли вам, господь, много радости!
И славные женщины ушли, хоть мужчины и старались удержать их силой.
