Когда гуляки остались одни со своими кувшинами и кружками, они в изумлении переглянулись друг с другом.
— Поглядите-ка на этих баб! — сказали они. — Не хватает еще, чтобы мы покорно их слушались. С виду-то они тихони, а на деле хотят, чтобы им подчинялись. А кому природой назначено быть во всем главными? Мужчинам или женщинам? Мужчинам.
— А мы ведь мужчины. Так выпьем же! И всегда будем поступать так, как нам хочется. Нынче мы хотим спать здесь. Так мы и сделаем, ибо такова наша воля.
Так говорили они, прикидываясь, будто и впрямь очень разгневались, но в душе больше всего желали быть у себя дома со своими добрыми женами. Потом долгое время как воды в рот набрали: кто зевал, кто бил об пол подошвой в лад какой-нибудь песенке, и многие ерзали на своих лавках, словно сидели на колючках.
Вдруг один молодой горожанин, новобрачный, вышел из залы, заявив, что врачи ему запретили выпивать в один присест свыше двадцати шести кружек браги, а он их уже выпил.
Услышав это, и другие под разными предлогами разошлись по домам: у кого заболел живот, у кого голова, на кого хандра напала, а кого стал душить кашель.
И гуляки, не чуя под собой ног, побежали к своим женам. Так свершилось то, о чем писал ученый Фома из Клапперибуса в своей толстой книге «De Amore» [4], гл. VI, где говорится, что женщина сильнее, чем дьявол.
Однако такое дело случилось лишь однажды. На другой день гуляки снова кутили в «Охотничьем роге», и когда женщины пришли за мужьями, их с позором прогнали.
А гуляки пили и пели веселые песни. Не раз и не два к ним заходил ночной караульный с приказом не поднимать такой большой шум после захода солнца. Да, они очень почтительно выслушивали его и становились тише воды, ниже травы, каясь в своей вине; они твердили теа culpa [5], но тем временем с таким радушием подносили караульному чарку, что бедняга, очутившись на улице, отправлялся в дозор, держась за стенки домов и при этом хрипя как фагот. А гуляки не прекращали свои попойки и потом засыпали мертвым сном, о чем непрестанно сокрушались их опечаленные супруги. И так продолжалось месяц и четыре дня.
Но самая большая беда состояла в том, что добрый герцог вел войну с властителем Фландрии, и, хотя мир был давно заключен, в стране еще бесчинствовала шайка бездельников и головорезов, которые никому не давали житья и грабили честных людей.
Главарем упомянутой шайки был свирепый разбойник по имени Железный клык. Его так прозвали за то, что на шлеме у него торчал длинный острый клык — то ли дьявола, то ли слона из преисподней — необыкновенно мудреной выделки. И в бою разбойник, подобно барану, частенько бодал оным клыком врага. Так погибло много храбрых вояк в Брабантском герцогстве. На упомянутом шлеме сидела также злющая птица, она колотила крыльями о железо и, по рассказам, во время сражений издавала жуткий свист.
Железный клык обычно совершал набеги на деревни по ночам: он беспощадно резал бедных сонных жителей, увозил с собой ценные вещи и домашнюю утварь и угонял женщин и девушек, но — только молодых. Старух он не трогал, говоря, что убивать их не стоит труда, поскольку от страху они и сами помрут без его помощи.
Однажды ночью, когда слабо светили редкие звезды и луна на ущербе, в Уккле примчался, запыхавшись от быстрого бега, дядюшка Андре Бредаль.
Он торопясь рассказал, как, присев на минуту за кустом на дороге, ведущей в Париж, увидел проходивший мимо вооруженный отряд, в котором признал шайку Железного клыка, заприметив шлем этого изверга.
Когда разбойники, сделав привал, подкреплялись, он подслушал разговор о том, что они направляются прямо на Уккле, где их ждет богатая добыча и пир горой, но хотят свернуть на боковые тропы и подкрасться незаметно. Дядюшка Бредаль предполагал, что они выйдут на открытое место за церковью в Уккле.
Узнав все это, он побежал по парижской дороге, опередив разбойников на добрых полмили, с намерением предупредить жителей Уккле, дабы они встретили злодеев во всеоружии.
Он постучался в ратушу, надеясь, что ударят в колокол: но никто не отворил двери, ибо сторож, будучи одним из членов братства Толстой морды, крепко спал, как и все прочие храбрецы. Андре Бредаль нашел другое средство и крикнул так громко: «Горим, горим!
Назвав себя, Андре Бредаль стал умолять женщин выйти на площадь. Так они и сделали. Когда все столпились вокруг него, он рассказал, что приближается Железный клык, и потребовал, чтобы каждая жена разбудила своего мужа.
При этих словах старухи начали голосить, словно сумасшедшие:
— Добро пожаловать, Железный клык, клык божий! Он всем им распорет брюхо. Ах, гуляки, мы увидим, как обрушится на вас небесная кара, как вас будут вешать, жечь живьем, топить; и все это еще вам мало за ваши грехи!
Потом, точно у них на ногах выросли крылья, они бросились к своим домам. Дядюшка Бредаль, оставшийся на площади с молодыми, слышал, Как обезумевшие старухи выли, стонали, плакали, орали, барабанили по сундукам и кастрюлям, пытаясь разбудить мужчин. Они кричали без умолку:
— Висельники, проснитесь! Милые, дорогие, защитите нас! Пьяницы, хоть раз за вашу проклятую жизнь выполните свой долг! Пузаны наши любимые, неужто вы хотите завтра найти нас мертвыми? Не сердитесь за то, что мы хотели вас побить! Мы были глупы, мы были строптивы, а вы были умниками, спасите же нас сейчас!
Так мешали они нежные слова с гневными, словно молоко с уксусом.
Но никто из мужчин не проснулся.
— Что это значит? — спросил дядюшка Бредаль.
— Ах, сударь, — отвечали молодые, — вы сами видите: давно уже они спят по ночам, как убитые. Прилети сюда даже ангел господень, и тот бы их не добудился! Ах, сначала мерзкие гуляки покинули нас, а теперь мы погибнем из-за них!
— Не плачьте! — сказал Андре Бредаль. — Не время теперь для слез. Вы любите своих мужей?
— Да, — отвечали они.
— И своих сыновей?
— Да, — отвечали они.
— И своих миленьких, хорошеньких дочек?
— Да, — отвечали они.
— И хотели бы заступиться за них?
— Да, — отвечали они.
— Так вот, — прибавил Бредаль, — идите, возьмите оружие этих храпунов и живо обратно ко мне! Мы подумаем, что нам надобно сделать.
Женщины тотчас возвратились назад, держа в руках луки своих мужей, братьев и женихов. А эти луки славились во всей стране: они были крепкие, точно стальные, и метали стрелы с невероятной силой.
