Разрыв с Габриэлой нанес бару серьезный ущерб.
Служанка готовила плохо. Закуски и сладости снова пришлось покупать у сестер Рейс, а это обходилось очень дорого. К тому же сестры не скрывали, что делают Насибу большое одолжение. Он не нашел кухарки и для ресторана, выписал повариху из Сержипе, но она еще не прибыла. Насиб нанял нового официанта, мальчишку по имени Валтер, который еще нигде не работал и не умел обслуживать посетителей. Дела Насиба шли неважно.
Что же касается ресторана, то Насиб чуть не послал его к черту. Некоторое время он вообще не заботился ни о баре, ни о ресторане. Приказчики освободили верхний этаж, когда Насиб еще находился в первой стадии отчаяния, когда воспоминания о Габриэле были единственной реальностью, наполнявшей его пустые дни. Но когда прошел месяц после того, как выехали приказчики, Малуф прислал Насибу квитанцию на арендную плату. Насиб заплатил, и волей-неволей ему пришлось подумать о ресторане. Тем не менее он продолжал откладывать его открытие. Однажды Мундиньо прислал Насибу записку с приглашением зайти к нему в контору. Экспортер, который уже давно не появлялся в баре и разъезжал по провинции, готовясь к выборам, принял араба дружелюбно. Как-то Насиб встретился с ним в кабаре, но они едва перекинулись несколькими словами, поскольку Мундиньо танцевал.
— Как жизнь, Насиб? По-прежнему процветаем?
— Живем понемножку. — И, чтобы предотвратить неприятные вопросы, добавил: — Вам, должно быть, известно, что со мной произошло. Я ведь теперь снова холостой.
— Да, мне говорили. Вы поступили замечательно, как настоящий европеец лондонец или парижанин. — Мундиньо смотрел на Насиба с симпатией. — Но скажите, это, конечно, останется между нами: душа-то ноет немножко?
Насиб насторожился. Почему он спрашивает об этом?
— Я знаю, как это бывает, — продолжал Мундиньо. — Со мной ведь произошел не скажу подобный, но до известной степени сходный случай. Из-за него я и приехал в Ильеус. Постепенно шрам зарубцовывается. Но время от времени дает себя знать. Перед дождем, да?
Успокоенный Насиб согласился. Конечно, история, приключившаяся с Мундиньо Фалканом, напоминает его историю. Любимая женщина изменила ему. Но разве они тоже разводились? У Насиба чуть не вырвался этот вопрос, он почувствовал себя в подходящей компании.
— Так вот, мой дорогой, я хочу поговорить с вами о ресторане. Пора бы нам его открыть. Правда, оборудование, заказанное в Рио, еще не прибыло. Но оно уже в пути, его отгрузили на пароход «Ита». Я не хотел вас беспокоить по этому поводу раньше — вы были в расстроенных чувствах, но ведь прошло около двух месяцев, с тех пор как последние жильцы выехали со второго этажа. Настало время подумать о деле. Может быть, вы отказались от нашей идеи?
— Нет, сеньор. Почему вы так решили? Вначале я действительно ни о чем не мог думать. Но теперь все прошло.
— Ну что ж, очень хорошо, тогда можем действовать дальше: начать отделку зала, получить оборудование из Рио. Надо подумать, не сумеем ли мы открыть ресторан в начале апреля.
— Будьте спокойны, откроем.
Вернувшись в бар, Насиб послал за каменщиком, маляром и электромонтером. Он обсудил с ними планы переоборудования и снова воодушевился, когда подумал о деньгах, которые заработает. Если все пойдет хорошо, самое большее через год он сможет приобрести плантацию какао, о которой давно мечтает.
Во всей этой истории только сестра Насиба и ее муж вели себя недостойно. Едва пронюхав о случившемся, они явились в Ильеус. Сестра заявила с издевкой: «Ну что, не говорила я тебе?» А у ее мужа-бакалавра было такое кислое лицо, словно у него болел живот. Они всячески поносили Габриэлу и жалели Насиба. Насиб молчал, испытывая сильное желание выгнать их из дому.
Сестра перерыла шкафы, пересмотрела все платья, туфли, белье, нижние юбки, шали. Некоторые платья Габриэла так и не успела надеть. Сестра восклицала:
— Оно совсем новое и как на меня шито!
Насиб ворчал:
— Оставь. Не трогай эти вещи.
— Как, опять?! — обиделась сеньора Саад де Кастро. — Что, ее вещи священные, что ли?
Потом они уехали в Агуа-Прету. Жадность сестры напомнила Насибу о том, что на платья, туфли и драгоценности он истратил немало денег. Драгоценности можно было отнести туда, где он их покупал, и вернуть с небольшим убытком, а платья и две пары новых, ни разу не надеванных туфель продать в магазине дяди. Вот что он должен сделать. Впрочем, на некоторое время Насиб забыл про это и даже не подходил к шкафам.
Однако на следующий день после разговора с Мундиньо он положил драгоценности в карман пиджака, запаковал в два свертка платья и обувь и отправился к ювелиру, а затем в магазин дяди.
О стеклянной змее
Вечером, в нескончаемых сумерках, тени в лесах и какаовых рощах становились мрачными и таинственными, ночь спускалась медленно, словно желая продлить тяжелый трудовой день. Фагундес и Клементе закончили посадку.
— Погребли в земле четыре тысячи какаовых саженцев, чтобы полковник разбогател еще больше, — рассмеялся негр.
— И чтобы мы года через три могли купить здесь участок, — ответил мулат Клементе, губы которого разучились улыбаться.
После неудачи с Аристотелесом Мелк обрушился на Фагундеса («Я думал, ты действительно умеешь стрелять. А ты, оказывается, никуда не годишься»). Тот выслушал это молча (что он мог ответить? Промазал черт знает почему!). Вознаграждение Фагундес получил скудное («Я тебя нанимал прикончить человека, а ты промазал. Я вообще мог бы тебе не платить») и согласился взяться за этот подряд вместе с Клементе. А свой промах он объяснил следующим образом:
— Видно, не пришел еще день его смерти. У каждого есть свой день, который назначили там, наверху. — Фагундес указал на небо.
Они должны были вырубить десять тареф[73] леса, выжечь и расчистить их, посадить по четыреста какаовых саженцев на каждой тарефе и следить в течение трех лет за их ростом. Между какаовыми деревьями они посадили для себя маниоку, кукурузу, сладкий картофель. Этот крошечный огород будет кормить их в течение трех лет. А потом за каждое принявшееся дерево полковник заплатит им по пятнадцать мильрейсов. На эти деньги Клементе мечтал купить участок земли, чтобы они вдвоем могли посадить свою собственную маленькую плантацию. Но какой участок удастся им купить на эти деньги? Совсем пустячный — клочок плохой земли. Негр Фагундес считал, что, если вооруженные стычки не возобновятся, им будет трудно, очень трудно приобрести даже такой участок. На маниоке, кукурузе, сладком картофеле, айпиме[74] долго они не протянут. Этого едва хватает на еду, но не на то, чтобы отправиться в поселок, переспать с самой дешевой девкой, устроить попойку и пострелять в воздух.
Приходилось брать у плантатора вперед. К концу третьего года эмпрейтейро получали окончательный расчет, который иногда не достигал и половины платы за работу. Почему прекратились эти вооруженные стычки, которые так хорошо начались? Снова наступило спокойствие, о столкновениях даже не говорят. Наемники полковника Мелка вернулись на рассвете в лодке вместе с Фагундесом. Полковник стал мрачным, он тоже разучился смеяться. Фагундес знал почему.
И на плантации знали, они услышали об этом в Кашоэйре-до-Сул. Дочь Мелка, эта гордячка, которую Фагундес видел не раз, влюбилась в женатого человека и убежала из школы. Женщина — паршивая тварь, только жизнь изгаживает. Не жена — так дочь, не дочь — так сестра. Разве Клементе не ходил теперь понурившись, не надрывался на работе, не сидел по ночам на камне у порога глинобитной хижины, уставившись в небо? Таким он стал с тех пор, как узнал от Фагундеса, что Габриэла замужем за хозяином
