и расстроен.
— О чем речь?
Капитан объяснил:
— Полковники по своей отсталости не понимают, что сейчас уже не те времена, что сейчас все по- иному и проблемы теперь совсем другие, чем двадцать — тридцать лет назад.
Но араба не заинтересовала эта тема и не увлекла дискуссия, которая в другое время захватила бы его.
Насиба не покидала мысль, что накануне банкета бар остался без кухарки, поэтому он лишь кивнул в ответ на слова капитана.
— Вы что-то скучный. Почему у вас такое мрачное лицо?
— Кухарка ушла…
— Вот так причина!.. — И капитан вернулся к дискуссии, которая становилась все оживленнее и в которую вовлекалось все больше народу.
Вот так причина… Вот так причина… Насиб отошел на несколько шагов, как бы отдаляясь на известное расстояние от крамольной беседы. Звучный, громкий голос доктора переплетался с мягким, но твердым голосом полковника Амансио. Какое ему, Насибу, дело до префектуры Ильеуса, до депутатов и сенаторов!
Сейчас для него нет ничего важнее завтрашнего обеда на тридцать персон. Сестры Рейс если и примут заказ, то сдерут три шкуры… Надо же, как раз теперь, когда все шло так хорошо…
Когда он купил бар «Везувий» на площади Сан-Себастьян в жилом квартале вдалеке (даже, пожалуй, не вдалеке, поскольку расстояния в Ильеусе малы до смешного, а в отдалении) от торгового центра, от порта, где находились его главные конкуренты, то некоторые друзья и его дядя сочли, что он сошел с ума. Бар был в полном упадке, совершенно не посещался, в нем тучами летали мухи. А кафе в порту процветали, там было всегда полно народу. Но Насиб не хотел по-прежнему отмеривать ткани за прилавком магазина, за который он встал после смерти отца. Ему не нравилась эта работа, а еще больше общество дяди и шурина — агронома с экспериментальной станции какао.
Пока отец был жив, магазин торговал хорошо, старик был человеком предприимчивым и пользовался всеобщей симпатией. Дядя же, обремененный семьей и боявшийся всяких нововведений, трусливо топтался на месте, довольствуясь немногим. Насиб продал свою часть в деле, пустил деньги в оборот, заключил ряд рискованных сделок, покупая и продавая какао, и, наконец, купил бар; это было почти пять лет назад. Приобрел он его у одного итальянца, который уехал в провинцию, гонимый какаовыми галлюцинациями.
Бар в Ильеусе давал большую прибыль, даже большую, чем кабаре. В городе всегда было много народу, привлеченного слухами о возможности разбогатеть, толпа коммивояжеров заполняла улицы, немало людей останавливалось проездом. Не одна сделка была заключена за столиками баров, к тому же существовал обычай демонстрировать свою доблесть в выпивке и вошла в моду привычка, занесенная англичанами во времена постройки железной дороги: выпивать перед завтраком и обедом аперитив, разыгрывая в кости, кому платить. Эту привычку переняло все мужское население города.
До полудня и после пяти вечера бары бывали переполнены.
Бар «Везувий» был самым старинным в городе. Он занимал первый этаж дома на углу маленькой красивой площади недалеко от моря, где стояла церковь святого Себастьяна. На другом углу недавно открылся кинотеатр «Ильеус». «Везувий» пришел в упадок не потому, что был расположен в стороне от торговых улиц, где процветали кафе «Идеал», бар «Шик» и бар «Золотая водка» Плинио Арасы, с которыми конкурировал Насиб. В этом был повинен итальянец, который думал лишь о плантациях какао. Он не заботился о баре, не обновлял запасов вин, не предпринимал ничего, что могло бы привлечь посетителей. Старый граммофон, на котором прокручивались пластинки с оперными ариями, был сломан и стоял покрытый паутиной. Стулья развалились, ножки у столиков были сломаны, сукно на бильярде порвалось. Даже название бара, намалеванное огненными буквами на фоне извержения вулкана, совершенно выцвело от времени. Насиб приобрел всю эту рухлядь, а также название и помещение, за очень небольшие деньги. Итальянцу остался только граммофон с пластинками.
Насиб выкрасил все заново, заказал новые столы и стулья, поставил столики для игры в шашки и триктрак, продал бильярд в бар Макуко, оборудовал в глубине бара помещение для игры в покер. У него всегда был разнообразный ассортимент вин, мороженое для семей в часы вечерних прогулок по набережной и в часы окончания киносеансов, а в часы аперитива подавались изысканные закуски и сладости.
Это была мелочь, которая, казалось бы, не имела большого значения: акараже[25], абара[26], пирожки из маниоки и пубы[27], запеканки из нежных сири, креветок и трески, пирожные из сладкой маниоки и кукурузы.
Идею подал Жоан Фулженсио.
— Почему вы не готовите этих кушаний для продажи в баре? — спросил он однажды, смакуя акараже старой Филомены, которое она приготовила для араба, любившего поесть.
Поначалу бар посещали только приятели Насиба: компания из «Папелариа Модело», приходившая сюда поспорить после закрытия магазина, любители триктрака и шашек и иногда более респектабельные лица, например судья, а также адвокат Маурисио, которым не очень нравилось бывать в портовых барах, куда ходила разношерстная публика и где нередко вспыхивали бурные ссоры с драками и перестрелками. Затем бар стали посещать и семьи, привлеченные мороженым и фруктовыми прохладительными напитками. Но посетителей стало гораздо больше и бар начал процветать с тех пор, как в часы аперитива появились на столах закуски и сладости.
Многие часто приходили поиграть в покер в специальном зале. Для избранных посетителей — полковника Амансио Леала, богача Малуфа, полковника Мелка Тавареса, Рибейриньо, владельца обувного магазина сирийца Фуада, Оснара Фарии (единственным занятием которого были игра в покер и интрижки с негритяночками на холме Конкиста), Эзекиела Прадо и некоторых других — Насиб приберегал к полуночи часть запеканок, пирожков и сладостей. Пили в баре много, доходы Насиба росли.
Через короткое время «Везувий» снова достиг расцвета. Он опередил кафе «Идеал» и бар «Шик», только в «Золотой водке» посетителей было, пожалуй, больше. Насиб не мог жаловаться, хотя работал как вол.
Ему помогали Разиня Шико и Бико Фино, иногда негритенок Туиска, который обычно располагался со своим ящиком, щетками и гуталином на широком тротуаре у бара, рядом со столиками, стоящими на вольном воздухе. Дела шли хорошо, это занятие было Насибу по душе, в баре обсуждались все новости и все, даже самые незначительные городские события, а также все известия о том, что происходит в стране и за границей.
Посетители с симпатией относились к Насибу, «человеку порядочному и трудолюбивому», как говаривал судья, усаживаясь после обеда, чтобы созерцать море и движение толпы на площади, за один из столиков, стоявших на улице.
Все шло хорошо до сегодняшнего дня, когда сумасшедшая Филомена выполнила свою давнюю угрозу.
Кто станет готовить для бара и для него, Насиба, слабостью которого было хорошо поесть и который так любил вкусно приправленные и наперченные кушанья?
Нечего и думать, чтобы постоянно пользоваться услугами сестер Рейс, вряд ли они согласятся, да и он не в состоянии был их оплачивать. Сестры берут так дорого, что оплата их услуг поглотила бы весь его доход.
Надо сегодня же постараться раздобыть кухарку, и к тому же первоклассную, иначе…
— Пароходу, наверно, придется выбросить груз в море, чтобы сняться с мели, — заметил мужчина без пиджака. — Он, видно, крепко засел.
Насиб забыл на мгновение свои заботы: машины парохода работали со страшным ревом, но безуспешно.
— Этому надо положить конец… — послышался голос доктора, принимавшего участие в споре.
— Никому толком не известно, кто он такой, этот Мундиньо Фалкан, — как всегда вкрадчиво говорил Амансио Леал.
— Не известно? Ну, а я вам скажу, что он — именно тот, кто нужен Ильеусу.
